26 июня
Взяла Анджелу с собой в поля, куда ухожу рисовать. Она сидит чуть поодаль, плетет венки, как ее научила Грана. Понемногу начинает разговаривать, большей частью с Нико, который внимательно слушает. Иногда у нее проскальзывает имя Джеммы — словно имя знакомого ей ангела. Она не доверяет счастливым воспоминаниям. О Нукке ни слова. Вот Винченцо для нее существует, о нем она отзывается доверительно. Каждую ночь она просыпается с криком, но в последнее время позволяет Гране себя убаюкать и успокоить.
18 июля
Занятно наблюдать, как на Анджелу действуют приезды Дзордзи. Девочку подкупают его душевная теплота и жизнерадостность. Сама она к нему не подходит и на попытки вовлечь в общение почти не откликается, но взгляд ее неотступно следует за ним. Он часто ловит ее за этим занятием и отвечает каким-нибудь смешным жестом, вызывающим у бедняжки робкое подобие улыбки, которую она тут же прячет. Сегодня он работал в огороде, который возделывает Грана, и помахал Анджеле морковкой — прежде чем броситься наутек, девчушка рассмеялась от радости, я видела. Она окрепла, порозовела, копается в огороде вместе с Граной. Может статься, Z напоминает ей папу с его добродушными проделками, а может, она просто не в силах устоять, как остальные, перед его обаянием.
Z взялся за новый заказ — картина с Христом, несущим крест, для церкви Сан-Рокко. Он хочет воздать дань памяти его учителю, да Винчи. Я в предвкушении чуда.
27 августа
Невероятный день, который надо запомнить навсегда.
Винченцо пригнал подводу, чтобы отвезти нас с Анджелой в холмы Азоло, подальше от жары, и найти новые художественные горизонты. Мы отлично доехали, прихватив с собой собранный Граной обед. Забравшись на достаточную высоту, мы слезли с подводы и пешком поднялись еще повыше, а уж там в тенистой рощице отведали привезенные яства. Потом отправились искать точку поинтереснее, где можно было бы поставить мольберты. Я набрела на каменистую лужайку, раскинувшуюся перед входом в глубокую пещеру — они всегда меня манили, — а Винченцо вскарабкался ярусом выше, откуда открывался весь простор целиком. Мы уговорились, что он спустится сюда, на лужайку, когда закончит работу.
Я уселась за мольберт и вскоре уже ничего не замечала вокруг. Анджела крутилась рядом — напевая вполголоса, собирала цветы на венок для Винченцо. Поглощенная эскизом, я потеряла счет времени. А потом, вдруг словно очнувшись, осознала, что пения Анджелы больше не слышно. Я окинула взглядом лужайку, но девочки нигде не было. «Анджела! Анджела!» — крикнула я и, не услышав ответа, с растущей тревогой начала бегать по лужайке и звать. Поглядела в ближайших рощицах, осмотрела склоны — девочки словно след простыл.
Тогда мой взгляд обратился к зияющему входу в пещеру, и сердце оборвалось, а потом забилось часто-часто. Глубина и темнота навевали ужас, но я сбросила леденящее оцепенение, подбежала к мрачной расселине и осторожно протиснулась внутрь. Цепляясь за влажные стены, оставив за спиной солнечный свет, я ощупью продвигалась все глубже в кромешную тьму, не переставая звать Анджелу. Стены поросли мхом, где-то впереди капала вода, и стук капель жутковатым эхом разносился под необъятными сводами. И тут до меня донесся другой звук — частое дыхание какого-то зверя, пришедшего на водопой, очевидно встревоженного и недовольного моим вторжением. Меня охватил страх, но я призвала на помощь все свое мужество, чтобы не растеряться. Когда глаза немного привыкли к темноте, взгляд уткнулся во что-то белеющее впереди. Я испугалась, что это платьице Анджелы, и мне представилась ужасная картина, как её терзает какой-нибудь из пещерных зверей, но вскоре показались светлые волосы и все сжавшееся в комочек тельце. Она лежала, забившись под островерхий валун на самом краю темного озерка. Вот, оказывается, кто дышал в темноте. Видимо, оступившись на скользких камнях, она вцепилась в валун и от испуга не могла даже подать голос. От стен тянуло сыростью с металлическим привкусом, чувства смешались, но я успела крикнуть: «Анджела, детка, я здесь!» Повалившись на колени, я подползла к краю озерка — платье намокло и отяжелело, руки скользили в густой грязи. Казалось, прошла вечность, прежде чем я наконец дотянулась до малышки и схватила ее за подол. Удостоверившись, что держу ее крепко, я начала свободной рукой отцеплять ее от камня, который она стиснула в объятиях. Слегка придя в себя, она обвила ручонками мою шею, и тогда, одним резким рывком, я подхватила ее на руки. Неуклюже поднявшись, двигаясь как можно осторожнее, согнувшись и прижимая к себе дрожащее тельце девочки, я зашлепала по грязи обратно к выходу, на свет.
Через несколько минут мы уже были на лужайке, залитой теплым, как само спасение, светом. Зарыдав, мы прижались друг к другу — мокрые, грязные, но живые. Я покрывала поцелуями ее мокрое от слез личико, она рыдала в моих объятиях. Обессиленные, мы повалились на траву. Ослепительный летний день возвращал нас к жизни.
Я подняла глаза к солнцу, искупительному огненному оку, чтобы оно осушило мои слезы своей пробуждающей неисчерпаемой силой, но тут все снова расплылось. Я как будто воспарила над собственным телом на крыльях самого света, словно выдернутая невидимой рукой, и отчетливо осознала вдруг, что очищаюсь и преображаюсь, что я воскресла и отныне свободна. Какими словами передать это невероятное ощущение? Вся боль и страдания вдруг разом отпали, и я шагнула — не могу объяснить как — в поток жизненного света, безграничного, божественного света. Моя душа наполнилась им и вознеслась ввысь. Я читала о подобных откровениях в житиях святых, но не слышала взывающего ко мне Господнего гласа; если Господь и решил сказать Свое слово, то говорил Он моими глазами, моим телом, миром, которому оно принадлежит и перед могуществом которого перед солнцем над моей головой я склоняюсь в благоговении.
Потрясенная и переполненная восторгом, я снова расплакалась и рассмеялась одновременно, на этот раз от радости. Я притянула Анджелу к себе, и милая малышка тоже залилась счастливым смехом, свободным, как никогда прежде.
В этом состоянии и нашел нас Винченцо. Сказать, что он был изумлен, значит, ничего не сказать. Мы начали наперебой объяснять, что произошло, — Анджела говорила о чудовищах и мрачных ямах, а я о спасении. Винченцо в полном замешательстве и тревоге собрал наши вещи, и мы поспешно уселись на подводу, где нас, отважных путешественниц, вскоре сморил сон и мы проспали до самого Кастельфранко. Перед Граной мы предстали двумя оборванными пилигримами. Боже, благослови эти холмы и долины!
30 сентября
Z учит меня фресковой живописи, которая в последнее время так его захватила. Иногда я даже беспокоюсь, не слишком ли надолго отрываю его от работы, но он здесь так счастлив, и я так счастлива с ним, что мы не наблюдаем часов. В заказах у него недостатка нет, однако он отклоняет все предложения, которые ему неинтересны.
Мы упражнялись в росписи на наружной стене, и Z в качестве образца нарисовал прекраснейшего, крепкого телом ангела, который теперь будет хранить наш дом. А еще он научил двух нанятых в городе мальчиков класть известку и разводить краску в известковой воде, чтобы я пользовалась ими как подручными, когда буду рисовать. Эксперимент увлек его настолько, что теперь на нас взирает со стены целый строй мускулистых ангелов, один из которых ликом подозрительно схож с Анджелой. Она стала нашей домашней музой. Надо попытаться написать ее на той лужайке перед пещерой, чтобы девочка выходила из темной расщелины, если получится это изобразить, с таким же лицом, как у младенца, только что явившегося на свет.
