— Эй, Род, ты как? Твою ж мать, — меня сковала дрожь от волнения, прозвучавшего в голосе басиста, когда он увидел кровь. — Ты меня понимаешь?
— Да, — тихо и сдавленно ответил Родион, а меня как ошпарило. — Я нормально, — он мотнул головой, чтобы откинуть с лица волосы, залипшие в крови, но болезненно скривился. — Только башня раскалывается.
— Поверь мне, она чуть реально не раскололась, — усмехнулся Саша, но уже с явным облегчением — вокалист приходил в себя и уже мог говорить. — Ты с такой высоты слетел. Потом на «Youtube» посмотришь, кто-нибудь по-любому заснял.
Родион засмеялся, но быстро оборвал радость — каждое движение и слово причиняли ему боль. Он закашлялся и снова сжал рукой бок.
— Слушай, может, тебе лечь? — качнул головой Саша. — В ушах звенит? Тошнит?
Нас расцепили, и меня оттеснили парню за спину. Но я прекрасно расслышала, что он сказал, когда распрямился:
— Немного. Но в целом ерунда. Надо доиграть песню. Концерт ещё не кончился. Где мой микрофон?
Меня разрывало на части от отрывистости его речи, а когда я услышала, что он собрался продолжать выступление, едва на ногах удержалась. Он что, с ума сошёл? Надеюсь, Саша не разрешит, потому что у меня язык отнялся.
— Микрофон где? Без понятия. Но если найду, засуну тебе в задницу, — нахмурился басист. — Кончился для тебя концерт, как петь-то будешь, на вдохе за рёбра хватаешься. А если перелом? Нет, поехали в больницу, кому на кой черт мы тут сдались, не звезды мирового масштаба, — он подхватил друга под спину и повёл к служебному выходу.
Саша был так категоричен, что Родион смирился и позволил себя увести.
— Скорую вызвать? — рядом появился Женя, а за ним остальные члены команды.
— Нет, я на машине, — ответил Александр. — Только далеко поставил, сейчас перегоню поближе, а вы пока отведите Рода в гримёрку, пусть посидит спокойно.
Процессия потекла к выходу, а я шагнула в тень, и там замерла. Слёзы высохли, выстудив щеки, но грозились пролиться снова, когда я смотрела, как неловко передвигал ноги Родион.
Боже, зачем Вселенная так издевалась над ним? Зачем доводила до такого? Мало ему чувств к сумасбродке, так ещё и на прочность нужно проверить? Или… это проверка для меня? Вот он — мой финальный шаг. Когда Родион поранился стеклом на вечеринке, меня не так сильно накрыло. Понадобилось что-то посерьёзнее, чтобы я приняла свою любовь. Сарказм засчитан — макнуть Майю с головой в страх потерять любимого. Отлично сработано, спасибо. Но во мне и, правда, что-то сломалось. Или вовне меня. Скорлупа, в которую я куталась, треснула и рассыпалась.
Я подняла руку, и от вида подсыхающей крови меня затрясло. Это его кровь! Это я виновата! Я приносила только горе, портила всё, к чему прикасалась. Может, меня сглазили, прокляли или с рождения несчастливая звезда охраняла путь? Поэтому я такая неправильная?
Значит, я не могла дарить положительные эмоции? Только разочаровывать и причинять боль? Я то и дело это доказывала. А что за отношения, когда от человека один вред? Что за любовь, когда одни мучения?
Снова больница. Как же я ненавидела эти заведения! После приступа отца и драки, в которую я полезла, я не могла думать о них без содрогания. И вот теперь снова ехать в пропитанные едкими лекарственными запахами стены, смотреть на снулые лица пациентов и их родных, выслушивать равнодушные речи персонала.
Боже, я сломаюсь, не смогу! Но поеду, потому что не выдержу неведения.
— Майя, ты чего подвисла? Нормально всё? — мне на плечо опустилась рука, и, подняв взгляд, я увидела Антона.
— Наверное. Не знаю, — призналась я, пожав плечами.
— Пошли, — он потянул меня к дверям, и я, едва переставляя ноги, побрела за ним. — Это что — кровь? — он заметил мою испачканную кисть и содрогнулся. — Ужас. Вот я пересрался, когда Род с этой хрени полетел. Понастроят же штуковин, — в сердцах проговорил он. — Ты молодец, что среагировала. А на меня ступор напал.
В холле нам встретился фонтанчик, где я смыла кровь с рук и тушь с лица. Дрожь сошла, но спокойствие пришибло меня сильнее паники. Я теперь смотрела на мир со странной отрешённостью. Я ушла в себя, как тогда, после звонка мамы, что с отцом плохо.
Сейчас мне всё казалось сюрреалистичным, как во сне или фильме-фантазии, наподобие «Имаджимариума». Мне чудилось, что сейчас мимо прошествует ходулист в цилиндре и широких полосатых штанах или по воздуху проплывёт огромный кит, которого оседлали маленькие человечки или по потолку разольётся разноцветная река, и по ней вверх тормашками поплывут лодки с лоскутными парусами. И самое абсурдное, что случись это на самом деле, я восприняла бы как самое обыденное явление. Потому что обычного порядка вещей больше не существовало.
Я чуть не прошла мимо гримёрки, когда Антон тормознул меня. А у меня так разыгралось воображение, что показалось, будто это ходулист догнал меня и тронул за плечо. Вот сейчас я обернусь и придётся высоко задрать голову, чтобы посмотреть в его разукрашенное под карточные масти на белом гриме лицо, а он наденет на меня свою шляпу.
Поэтому я изумилась, когда вместо циркача передо мной оказался обычный парень в бандане, а не цилиндре, выше ростом, но не под потолок и не в аляпистой одежде, а полуголый. Я уставилась на барабанщика как в первый раз и мысленно треснула себя.
Надо очнуться, Майя. Как ни привлекали бы забвением иллюзии, жить придётся в реальности. И её ещё можно поправить, пока она не стала кошмарным сном, от которого невозможно проснуться.
— Майя, нехорошо тебе? Ты чего-то вообще как неживая.
— Я нормально. Спасибо, Антон, не беспокойся, — я качнула головой и вошла в комнату, где сразу же окунулась в суету.
Мужчина и женщина в костюмах разговаривали с Женей: вероятно, организаторы выясняли детали произошедшего. Марс говорил по телефону, Саши не было, а Злата хлопотала вокруг Родиона, стирая салфеткой кровь с его лба. Какими чёрными показались татуировки на его шее. Красные потёки быстро бурели, но по-прежнему казались слишком яркими на бледном лице, и пол снова растёкся под моими ногами в разноцветную реку.
А вот самому парню, похоже, было плевать на происходящее вокруг. Он прикрыл глаза и выглядел почти расслабленным, но неестественная посадка выдавала напряжённость. Родион изо всех сил старался удержать это состояние тишины и спокойствия внутри себя, боясь шевельнуться и впустить боль, которая ходила кругами вокруг, готовясь загрызть при малейшем послаблении в обороне.
