Дженнифер кивнула, от широкой улыбки на ее щеках появились две глубокие ямочки счастья. Такие волшебные слова: «Моя задача — сделать так, чтобы вы выглядели сказочно». Я тоже заулыбалась. Когда мы с Габи только познакомились, она рассказала мне, что думает о своей работе: «Моя работа не так важна для человечества, как работа доктора или пекаря. Но все-таки она тоже нужна людям». И оказалась права.
— Что вы думаете насчет этого платья?
Дженнифер крутилась передо мной — хотя нет, это слово не подходит для описания ее королевских движений. Я снова улыбнулась. Ее было не узнать. Где та женщина в темных бесформенных брюках, которую я встретила в прихожей? Юбка спускалась фалдами, корсет обтягивал и стройнил, оборки кокетливо колыхались. Платье было из ткани светло- кремового цвета, сзади проходила дразнящая линия маленьких пуговок, спереди лиф был декорирован очень скромно, на этом фоне ее темные волосы сияли, и даже очки в совиной оправе стали сексуально поблескивать.
— Вы прекрасны, — сказала я.
— Ох! — Она прижала руку к груди, второй помахала перед своим лицом: — Не говорите так, а то я расплачусь.
Габриелла засмеялась:
— Вот что делает с женщиной «ее» платье. От него плакать хочется.
Дженнифер тоже засмеялась и покачала головой:
— О, Боже мой, мне в нем так… поразительное ощущение… снимать не хочется… ну, не знаю, а вы что думаете, вы уверены, что я?..
Я улыбалась и кивала. Боже мой, всего час назад я впервые увидела эту женщину, а теперь у меня не хватало слов, чтобы высказать свое потрясение. Странно. Габи много рассказывала о женщинах типа Дженнифер. Все они карьеристки, деловые женщины, занимают руководящие посты, тратят целые состояния, летая туда-сюда по миру, но когда дело доходит до принятия личного решения, они не могут сделать его самостоятельно. У них не было времени заниматься самоанализом. У них не было времени на себя. Они не привыкли прислушиваться к своим ощущениям. А когда Габриелла Гольдштейн заставляет их это делать, они удивительно покорны ей. Теперь мне показалось, что это довольно грустно — люди, не привыкшие думать о себе, о личном счастье.
Я сидела, как будто погруженная в туман, пока Дженнифер переодевалась в свою обычную одежду и договаривалась о следующем визите к Габриелле. Эта женщина уходила, ступая по земле легкими шагами, молодея с каждой минутой. Габи вернулась в гостиную.
Я быстро проговорила:
— Мне было очень приятно оказаться свидетельницей всего этого. Правда… так трогательно.
Меня тут же передернуло: эта фраза была для меня так нехарактерна! Я действительно верила в то, что говорю, а вовсе не пыталась подлизаться к невестке. Даже меня удивили мои слова, что уж говорить о Габриелле:
— Да, как же, — в раздражении у Габриеллы всегда раздувались ноздри, — все мы прекрасно знаем твое отношение к браку.
— Ну, может, вам только кажется, что вы знаете.
— Не надо сказок! — снова не поверила Габриелла. — Ты знаешь, я тоже начинаю с тобой соглашаться. — Она помолчала. — Тебе не нужно было отсылать вчера сюда своего брата, я его тут же вышвырнула.
— Не может такого быть! Какой ужас! — Я изогнулась в кресле, как банан.
Габриелла сбросила с ног туфли-лодочки серебряного цвета и положила напедикюренные ноги на газетный столик.
— Почему не может такого быть? Люди все время разводятся. Вспомни себя.
Я опустила глаза. Да, я вышла замуж, не послушав ничьих советов. В итоге, когда этот союз распался, отовсюду только и слышалось: «Мы тебе говорили!» Мне пришлось все это проглотить. Считается, что молодежи свойственно легкомыслие. Но это не так. В двадцать лет все переживаешь очень остро. Только когда Джек ушел, я вдруг поняла, что могла и хотела провести с ним рядом всю свою жизнь, но не смогла сохранить семью, и теперь мне придется быть самой по себе. Разве это не удар? Развод в нашей семье считался позорным пятном. Я знала, что, по мнению отца, погубила его репутацию. Тем не менее, он нанял для меня адвоката, который интересовался только одним: «Где те деньги, которые вы могли бы получить при разделе имущества?» Как будто у меня что-нибудь было. Да мне было бы наплевать, даже если бы Джек забрал все!
Я поморгала и снова подняла глаза. Посмотрев на Габриеллу, поняла: ей было некомфортно. Было ясно, что она не собирается прощать мне ни истории с Джудом ни того, что я сестра Оливера, вообще ничего. Я решила уйти. И даже сделала три шага к двери. Но тут же остановилась. — Нет, — я упрямо мотнула головой. — Вот я смотрю на тебя и вижу женщину, которая однажды рассказала мне, что спит и видит подвенечные платья, что во сне она видит органзу и кружево, а утром просыпается и вспоминает приснившуюся модель. Я вижу перед собой женщину, которая, когда узнала, что я развожусь с Джеком, не могла с этим смириться до последнего. Кто мне говорил, что, если люди не хотят мириться с чем-то, значит, они просто не хотят работать над собой? Кто мне говорил, что мечтает, чтобы люди были более терпимы друг к другу? И что только если ты нашла «своего» мужчину, только тогда ты реализовалась в жизни? Женщина, которую я вижу, говорит своим клиенткам-невестам, что подвенечное платье — символ самого важного дня их жизни, и мы делаем наряд неповторимым, потому что он должен быть таким же незабываемым, как и сам день свадьбы. И еще эта женщина не боится предупреждать своих клиенток, что платье тут — не самое важное, что главное — это он и она, соединяющиеся, чтобы стать единым целым. И что счастливый день свадьбы будет ярким, но он окончится, а потом однажды наступит время, и оба возненавидят день, когда невеста надела подвенечное платье, но и этот день пройдет! Жизнь пойдет дальше: могут возникнуть финансовые проблемы, другие трудности, родятся дети — или не будет детей, — но все это станет проверкой прочности отношений. И если женщина любит своего избранника, она не должна принимать скоропалительных решений, так же как она не должна торопиться с выбором подвенечного платья.
Габи не спускала с меня глаз:
— Я не хочу, чтобы он уходил, — сказала она сквозь стиснутые зубы. — Я этого не вынесу.
— Да никуда он не уйдет. Он слишком сильно любит тебя. Но вам надо поговорить, серьезно и спокойно. Обсудить, как изменить то, что надо менять.
Габи опустила голову:
— Можешь дать мне платок?
Я побежала к туалетному столику. Села возле него и сама немного поплакала. Завелась у меня такая дурная привычка, теперь не отвыкнуть, как от сладкого. Утирая нос, я поняла, как важно для меня, чтобы брак Габриеллы и Олли был счастливым.
Потом я быстро поехала домой, забралась на стул и стащила со шкафа черный полиэтиленовый пакет для мусора, в котором хранилось мое свадебное платье, скрученное в три узла. Мешок я выкинула, а платье расстелила на кровати. С бьющимся сердцем я гладила шелковую ткань, вспоминала, как быстро оно было сорвано в брачную ночь. У меня защипало глаза — Господи, я как подросток, у которого взыграли гормоны! — и я подумала: надо же, какое значение могут иметь самые обычные предметы! Они становятся напоминанием о чем-то. Или о ком-то… Особенно если этот кто-то для тебя навсегда потерян.
