Пришлось идти за дровами и разводить костер. Повезло, я научилась топить печку, а то бы никогда не смогла разжечь огонь в лесу. Я же не охотник или не лесник какой-нибудь. Набрала столько дров, чтобы хватило на всю ночь. И чуточку больше. Благо сухих веток в округе валялось довольно много.
Перекусила хлебом с сыром и молоком, присев на попону рядом с негодяем. Лошадь тоже хрумкала травой, горестно вздыхая. Ее, наверное, надо было распрячь, но я не знала, как это делать.
Неспешные хлопоты успокаивали, и давали ощущение, что все хорошо. Спокойно. Хотя на самом деле мне было страшно. Я же никогда не ночевала в лесу. И, вообще, где я? И как очутилась так далеко от дома?
Когда ночь окончательно опустилась на полянку возле озера, а я дремала под едва слышное потрескивание костра, сидя на корточках и уткнувшись в колени, очнулся господин Орбрен.
— Малла, — позвал он меня, а когда я наклонилась над ним, спросил, — что ты опять наделала?
— Я не знаю, — пожала я плечами и подбросила дров в огонь. Даже злиться на негодяя не было сил, — мне было страшно.
Пламя вспыхнула освещая небольшой круг, отчего тьма за пределами света стала еще более темной.
— Мне кто-то угрожал. И я бежала куда-то. Туда, где безопасно. Но не успевала, и это страшное стало совсем близко. Тогда я что-то сделала… сама не знаю что. И уничтожила угрозу.
— Как ты это делаешь? — он попытался встать, но у него не получилось, и он снова упал на попону, — и кто ты, Малла?
Я снова пожала плечами и честно ответила:
— Я Малла Вильдо из Хадоа, мой муж работал на Гвенар. Погиб три с половиной месяца назад. Меня вывезли и назначили пенсию. О делах мужа ничего не знаю, в Гвенаре никогда не была.
— Ты не из Хадоа, — покачал он головой.
— С чего вы взяли? — спросила я, чтобы разговор продолжался. Молчать страшно, потому что тогда становились слышны жуткие звуки из леса.
— С чего? — господин Орбрен, рыкнув от напряжения, все же смог сесть, а я услышала, как его желудок пропел, выдавая желание поесть, — Ты ничего не знаешь об их традициях. Я положил на твое крыльцо самый лучший мех, который могу себе позволить. А ты подарила его Салине. Хотя любая девушка из Хадоа сразу бы поняла, что я имел в виду.
— Что?! — я как раз вытаскивала из рюкзака половину краюхи хлеба, сыр и молоко, которые оставила для господина Орбрена, — так это были вы?! Но зачем?
— Я проверял тебя. Если в Хадоа свободной женщине кладут шкуру, то она ее либо забирает в дом, либо оставляет лежать на крыльце. А ты отдала подруге.
— Может быть я нарочно это сделала? Чтобы ввести вас в заблуждение?
— Нет, — господин Орбрен мгновенно проглотил небольшой бутерброд и запил молоком. А я еле сдержалась, чтобы не дать ему еще и огурец… из мести. — Я тогда следил за твоей реакцией. И не сомневаюсь, ты не знаешь, что значит этот обычай.
— Знаю, — из вредности мне не хотелось соглашаться, — взяла — значит замуж готова выйти, не взяла — значит нет, — пришло на помощь воображение.
Господин Орбрен замер, а потом расхохотался, пугая окрестную живность.
— Нет, Малла, все гораздо неприличнее, — хмыкнул он.
Я зашипела и отвернулась. Вот ведь негодяй!
Мы замолчали. Мне говорить не хотелось. Было обидно, разве я давала повод думать о себе так?
Чего молчал господин Орбрен мне было не интересно. И чем он там шебуршал, роясь в переметных сумках, тоже было не интересно. И как заставил лошадь лечь, чтобы ему не нужно было вставать… и, вообще, мне всё было не интересно, что касалось этого негодяйского господина Орбрена.
— Арр! — подал он голос, порывшись в сумках, — Малла, у тебя амулет его светлости цел?
Я машинально схватилась за то место, где раньше висел амулет герцога. Но его не было. Его не было еще тогда, когда я купалась в озере.
— Нет, — ответила я и спохватилась, — а откуда вы знаете, что он у меня был? Вы что залезли мне под рубашку?! — ужаснулась я.
— Да, — спокойно ответил негодяй, возвращая в сумки вещи.
Меня аж подбросило от негодования.
— Вы… вы… — вы… - задохнулась я от возмущения, — как вы могли?!
— Не переживай, — фыркнул он, — кроме амулета там у тебя нет ничего интересного.
Я как раз ворошила угли в костре. Палкой. И так мне захотелось огреть этой палкой господина Орбрена по голове… как же было хорошо, когда он был без сознания.
— Мой амулет тоже рассыпался, — сокрушенно произнес Орбрен, — и запасной я не взял. Значит нас скоро найдут…
— Кто? — испугалась я. Теперь мне снова стало страшно.
— Его светлость, — довольно хмыкнул господин Орбрен, — уж одновременная пропажа двух амулетов не даст ему спать спокойно. Когда я услышал тебя было примерно три части пополудни. Ну, пусть часть ты куролесила, выпив меня без остатка. Тогда амулеты, скорее всего и спалила. Сейчас стемнело, значит части через три — полночь. Вот к полуночи он и явится. От кого спасалась-то?
Господин Орбрен так резко перевел разговор, что я даже не сразу поняла о чем он спрашивает.
— Я же говорила, что не знаю. От чего-то.
— А меня зачем выпила? — Кажется он чувствовал себя намного лучше, потому что завозился, усаживаясь поудобнее.
— Не знаю, — соврала я, не желая рассказывать, что использовала его Жар вместо Жара малыша. Вдруг получится скрыть беременность. Незачем ему знать, что у меня будет ребенок. — Я сама не понимала, что делала.
— А сын-то цел? — как бы между прочим задал он вопрос.
— Что? — вздрогнула я снова, спине резко стало холодно, как будто бы мне за шиворот сунули горсть снега, — не понимаю о чем вы…
— Малла, — господин Орбрен разлегся на попоне, положив руку под голову, и смотрел в небо с чужими звездами, — я знаю, что в тебе невероятно сильна Древняя Кровь, что ты беременна, что срок тринадцать недель и что у твоего сына тоже очень сильна Древняя Кровь. Может все же расскажешь, кто ты такая на самом деле?
— Я Малла Вильдо из Хадоа, — зло повторила я, — мой муж работал на Гвенар. Погиб три с половиной месяца назад. Меня вывезли и назначили пенсию. О делах мужа ничего не знаю, в Гвенаре никогда не была. И ни про какую Древнюю Кровь не знаю, — добавила я. Хотя вдруг вспомнила, что ведьмы что-то говорили об этой древней крови.
Я бросила палку и отвернулась. Слезы жгли глаза, но я не хотела плакать при нем. Только не при нем. И, вообще, раз здесь вот-вот появится его светлость, значит мне нужно бежать. Господин Орбрен еще слаб, он не сможет меня догнать. И может быть меня получится спрятаться. Я не отдам ребенка. Даже если мне придется скитаться всю свою жизнь.
— У тебя не получится сбежать, даже не думай, — ответил мне господин Орбрен так, как будто бы я рассуждала вслух. Но это я точно ничего не говорила. И я мысленно взвыла, кажется потеря амулета привела к тому, что мои мысли снова можно прочесть. Как тогда…
