Он всегда знал, как меня смутить.
— Просто я чувствую, что что-то не так.
— Всё так. Всё очень даже так, — Артём повеселел и был невероятно доволен. — Мне нравится, что ты думаешь об этом. О поцелуях и вообще…
На последнем слове снова расхохотался.
— Значит, ты специально дразнишь меня? — удивилась я.
— Это я себя дразню…
— Объясни, пожалуйста.
— Ладно. Только обещаешь не обижаться?
— Ты не хочешь, чтобы я тебя отвлекала? — внезапно догадалась я.
Положив мою руку к себе на коленку, он выпрямился и, откинувшись на спинку лавочки, заговорил, будто не со мной, а с кем-то скрывающимся в темноте сада.
— Я очень хочу, чтобы ты меня отвлекала. Я только и думаю, о том, чтобы ты меня отвлекала. Но… Помнишь, я рассказывал, что когда был маленький, и у меня что-то не получалось или я не хотел репетировать, родители запирали меня в комнате, потому что я ненавидел сидеть взаперти, и до тех пор, пока я не делал так, как нужно, не выпускали? Мама говорила: «У тебя должен быть стимул». И в большинстве случаев это работало. Потому что я просто дурел один и делал что угодно, лишь бы выпустили. Сейчас заставить меня что-то сделать не может ни одна живая душа в мире, кроме меня самого. И наказываю себя я тоже сам. И сам выбираю стимул. Самый жёсткий и действенный. Ты мой стимул, Витя, понимаешь? Чем быстрее я разделаюсь с этой дурацкой композицией, тем быстрее я тебя поцелую, буду много-много целовать и вообще.
Раньше, когда я читала в книге фразу «ночь любви», всегда представляла себе усыпанное звездами фиолетовое небо и пение соловья. На лавочке сидят мужчина и женщина — оба в белом и держатся за руки.
И хотя теперь я знала, что в «ночи любви» любви было гораздо больше, чем ночи. Эта ночь идеально походила на ту, что представлялась мне в детстве. За одним лишь исключением — Артём был в чёрном худи, а вместо соловья из леса доносилось мрачное уханье. Но всё равно это было прекрасно.
БТ приехали под утро и переполошили весь дом. Они заблудились и плутали по округе на своем дорогущем Мерсе часа четыре. Но узнала я об этом гораздо позже, потому что шум снизу до мансарды почти не доходил.
Я проснулась и, одевшись, отправилась на кухню. Однако доносившиеся со второго этажа голоса заставили изменить маршрут.
В полумраке гостиной, развалившись в креслах и на диванах сидели Артём с Максом, трое парней из Бездушной твари и две девушки.
Задернутые шторы сдерживали палящее солнце, но из-за закрытых окон стояла страшная духота и к привычному устойчивому запаху краски примешались новые, чужие запахи парфюма, нагретого пластика и алкоголя. Журнальный столик был заставлен стаканами и бутылками. Все что-то пили.
Парням из БТ было лет по двадцать с небольшим. Эдик — шатен с прямой короткой чёлкой и вытутаированной прямо посреди лба неразборчивой надписью, кажется, играл на барабанах.
Увешанный цепями, в огромных тёмных очках и с перстнями почти на каждом пальце Рон — на гитаре. А косящего под родственника Малфоев, неестественно яркого блондина, с кислым лицом и стеклянным взглядом, звали Нильс, и он был у них солистом.
Смуглую, белозубую, с маленьким крючковатым носом, пирсингом в бровях и чёрными дредами Даяну я тоже знала.
А вот инстаграмщицу, которую они называли — Даша Касторка, я видела впервые. Артём предупреждал, что они привезут её с собой для съемок.
Обычная среднестатистическая девчонка с неправильным прикусом и бесцветными ресницами. Зато мимика у неё была превосходная. Она то и дело игриво морщила нос, кокетливо кривилась, высовывала язык и так широко раскрывала рот, что ей мог позавидовать сам Джаггер. Одежды на ней было по минимум. Едва прикрывающий грудь чёрный топ без бретелек и шортики по типу спортивных трусов с белыми полосками по бокам. Разговаривала Касторка развязно, постоянно вставляя матерные словечки и глупо закатываясь над собственными словами.
Я остановилась в дверях, раздумывая, стоит ли входить.
— Говорят, Чернецкий, ты на стройке батрачишь. Это правда? — Эдик полулежал в одном конце дивана, Артём, положив ноги на журнальный столик, сидел в другом.
— Кто говорит?
— Да так… Ходят слухи.
— Может ты ещё и надписи на заборах читаешь?
— Нет, серьёзно, Тём, — Даяна, как и Макс, занимала отдельное кресло. — Тебе реально по фану весь этот маргинальный экшен?
— Мне по фану, что тебя это волнует.
— Конечно волнует. Довольно занятно наблюдать за твоими очередными выходками.
— Мы всей командой наблюдаем, — поддакнул Рон с другого дивана.
У него на коленях лежали голые ноги Касторки, которыми она время от времени дёргала, когда державший её голову Нильс ставил ей на лоб стакан.
— Это хорошо. Наблюдайте, — сказал Артём. — Мне нравится, когда смотрят.
— Я наслышана, какой ты извращенец, — перевернувшись на бок и подперев голову рукой, засмеялась Касторка.
— Ещё одна любительница подзаборных сплетен, — фыркнул Артём.
— У какого дизайнера одеваешься, Чернецкий? — Касторка буквально сверлила его глазами. — Шортики просто отпад.
— Для тебя, Касторка, я Артём Станиславович, — он всё-таки ответил на её настойчивый взгляд. — А будешь разговаривать неуважительно, останешься без сладкого.
— На что это ты намекаешь? — притворно ахнула она.
— На четыре торта в холодильнике, маньячка.
Касторка громко и делано расхохоталась.
— Где вы её откопали? — поморщился Артём, обращаясь к Нильсу, но девушка не дала тому и рта раскрыть:
— А то ты меня не знаешь?!
— Впервые вижу.
— У Даши семьсот тысяч подписчиков в инстаграме и сто тысяч на Ютубе, — заметила Даяна.
В отличие от Касторки она вела себя очень спокойно или скорее лениво.
— И ты, Чернецкий, наверняка, один из них… — скорчив рожицу, Касторка показала ему язык. — Давай сознавайся. Ты мой тайный поклонник.
— Мечтай… — Артём опрокинул в себя содержимое своего стакана и шумно поставил его на стол.
В этот момент Макс увидел меня и слегка покачал головой, давая понять, чтобы не заходила. Я сделала шаг назад, отступая вглубь коридора, однако Артём всё равно заметил:
— О, Витя! Иди-ка сюда.
Все повернулись в мою сторону, и я почувствовала, как засосало под ложечкой. Дыхание перехватило. Ноги сделались деревянными. Сказать, что пока я шла через всю комнату, они изучали каждый сантиметр меня — ничего не сказать. Моё астральное тело или то, что им называют, в ужасе взметнулось к потолку, наблюдая за этой неловкой сценой с безопасного расстояния.
— Доброе утро! Мы вас очень ждали, — жизнерадостность в моём голосе вышла чересчур наигранной и глупой.
