– Ну а теперь, – сказал он, – вот тебе поцелуй. Хочешь?
И наклонила к нему лицо. Это было очень глупо с ее стороны, потому что он просто сунул ей в руку желудевую пуговицу.
Д. Барри, «Питер Пэн» Подвеска. Стебелек желудя был сделан в виде серебряной петельки, чтобы продеть цепочку и носить на шее или на запястье. В голову приходили самые разные мысли, самые разные истории. Точнее, только одна история. Нет. Быть этого не может.
Марисоль уже стояла рядом:
– Ты почему вся дрожишь? Что-то подозрительное в чае?
– Скорее, в монетнице. – На моей раскрытой ладони лежала серебряная безделушка с выгравированными на ней с особой тщательностью бороздками и другими деталями.
Марисоль улыбнулась:
– Ужасно милая вещица. Но что она там делала?
– Я почти не сомневаюсь, что кто-то ее нарочно оставил. Но здесь из работников только Уинстон и… я. – У меня подкосились ноги, и я стала оседать, все ниже и ниже, пока не села, скрестив их, на любимый ковер Уинстона.
* * *
Я. Значит, желудь-кулончик предназначался мне. Но это было похоже на сказку, которая низвергала любую известную мне действительность. Прежде чем разобраться с этим, пришло время еще кое-что добавить в реальность.
Марисоль начала сердиться:
– Ну что ж, давай-ка присядем. Ни о микробах, ни об уличной грязи волноваться не надо. Все в порядке. – Она села и перехватила мой взгляд. – Малышка, ты меня пугаешь. Давай, рассказывай.
– Да, обязательно, – прерывисто дыша, сказала я. – Но сначала я должна показать тебе одну книгу. – Я потянулась за сумкой.
– Опять книги? Ты все время показываешь мне какой-нибудь роман. А я все время какой-нибудь роман конфискую.
Я вытащила нового старого «Питера Пэна» и отдала подруге.
– Да я этого «Питера Пэна» сто раз у тебя в сумке видела, – сказала Марисоль.
– Но только снаружи. Теперь загляни внутрь.
Она повиновалась. И тут же раскрыла рот от удивления, как это сделала я, когда много недель назад впервые заглянула под потрепанную темно-зеленую обложку, стоя за этой стойкой.
– Вот это да. – Она вертела книгу и так, и сяк, останавливаясь, чтобы прочитать цитату или список. Стихотворение или вычеркнутый текст.
Там, на толстом персидском ковре, я рассказала Марисоль всю историю с самого начала. О том, как я наслаждалась этой книгой и как в трудную минуту искала ее совета. Таинственный автор заметок испытывала такие разные чувства. Знала она и о сердце, о том, как сильно оно умеет любить, как яростно и безраздельно. И как от одного слова оно может съежиться, став очень и очень маленьким.
Марисоль прочитала стихотворение «Бумажная кукла» и улыбнулась.
– Ах, какие эмоции. Эта книга должна была попасть к тебе. – Она закрыла обложку и вернула книгу мне. – Но какое отношение она имеет к желудю-кулону?
Сердце у меня подпрыгнуло. Тсс, успокойся.
– Кроме тебя, о том, что я читаю «Питера Пэна», знает только один человек. Эшер. Мы несколько раз обсуждали содержание, но до желудя из третьей главы дело не доходило.
– Эшер? Погоди-ка, а желудь что, из «Питера Пэна»?
– Питер дарит Венди желудевую пуговицу. – Подняв голову, я посмотрела Марисоль прямо в глаза. – После того как спрашивает, можно ли подарить ей… поцелуй.
Прошло пару секунд, прежде чем до сознания Марисоль дошел смысл сказанного, и она просто взорвалась в безмолвном возбуждении. Пришла в движение. Ее кожа загорелась ярко-коралловым цветом, Марисоль яростно жестикулировала и размахивала руками, трясла меня за плечи, будто тряпичную куклу. Она скакала по полу, ее лицо кривилось от воплей в стиле немого кино. Беззвучно шевеля губами, она перебрала все известные мне междометия.
Наконец к ней вернулся голос.
– Эшер Флит подает особые знаки? Эшер! Вот видишь, я знала, что здесь все не просто так. – Она помотала головой. – Но постой-ка, а тебе-то хоть…
– Не надо, – подняв руки, сказала я. – Марисоль, перестань. Пока не надо. Понимаешь, а как же Лондон? Ее пока нельзя сбрасывать со счетов, это как-то загадочно, и мне сначала надо во всем разобраться.
Она кивнула, а я приложила руку к груди, пытаясь унять жуткий стук и трепет.
Вдруг в дверь постучали. Мы обернулись. Тэсс кричала нам через стекло:
– Девушки! – Она приникла к витрине и, увидев нас на полу, покачала головой. – Мне плевать, чем вы там занимаетесь. Через двадцать минут начинается «Колесо фортуны»!
Расхохотавшись, мы помахали над головами ее ключом:
– Сейчас!
Я распрямила ноги, но Марисоль меня остановила:
– Но монетница! – Она выпятила губы. – Очаровательно.
* * *
Сердце колотилось в такт моим шагам, когда я на следующий день перебегала Юнивёрсити-авеню. Помахав Ханне, я решительно прошла по коридору «Юристов Мид-Сити», так крепко сжимая в руке желудь, что он впивался в кожу. Недавно установленная дверь в пристройку была полуоткрыта. Тяжело вздохнув, я вошла. Рабочий-шатен в джинсово-синем в одиночестве поправлял плинтуса.
– Эшер.
Он обернулся, замер, а потом вздохнул так глубоко, что складки на его рубашке разгладились на мгновение. Улыбка исчезла с его губ, едва появившись. Эшер вскинул руки к глазам и прикрыл их.
– Привет. – Большой палец указал на распахнутую заднюю дверь. – Выйдем?
– Хорошо.
Я последовала за Эшером. Снова проулок, знакомые резкие запахи и мусор повсюду. На этот раз было не спрятаться ни за париком, ни за красной кожей. Я пришла как Дарси Джейн Уэллс, открытая, уязвимая, и это было в сто раз страшнее, чем темные леса из сказок или злые королевы с волшебными зеркальцами. Неужели так будет всегда? Неужели я всегда буду сама себе ужасный злодей, решивший любой ценой украсть счастливый конец у моей истории?
