— Где рояль? — спрашивает Надя у Инги. Чуть не задыхается от бега и от волнения.
— Выбросили мы ваш рояль, — равнодушно отвечает Инга, не отрываясь от телефона. — Вот только что вынесли. Скоро машина за ним должна прийти.
Надино сердце срывается в пустоту.
— Как это — выбросили?
— Ну а что? Инструмент старый. Покупателей на него нет.
— Но зачем… он же давно стоял… Зачем?
Инга вздыхает и наконец поднимает на Надю покрасневшие безучастные глаза:
— Вы же все равно вроде как в Америку уезжаете. Или куда там? Играть на нем некому. А заведующая наша, Виктория Евгеньевна, решила реорганизовать второй этаж. Увеличить столовую за счет актового зала. Ну вот. Рояль ваш мешал. Его надо было куда-то деть. А покупателей — я же говорю — нет.
— И где? Где он теперь?
— Я же говорю. Только что вынесли. Через двор пронесли, к улице. Сейчас за ним машина приедет. Вы сами-то не заметили, что ли, когда сюда шли?
— Нет, не заметила… Извините, я плохо замечаю. Извините.
Надя выбегает из дома престарелых и мчится через двор. Видит за кустами — рядом с открытыми воротами — свой рояль. Значит, еще не увезли. Значит, не все потеряно. Она ускоряется, бежит на пределе своих сил.
Но внезапно под ноги подворачивается камень и отрезает Надино тело от двора, от кустов, от заветного рояля. Навстречу летит земля, накрывает резкой болью, темной промозглой сыростью. На секунду Надю затягивает в черноту — затем снова отпускает. Кто-то осторожно тянет за локоть, помогает подняться. Надя встает, отряхивает колени и видит перед собой Виталия Щукина.
— Я знал, что ты никуда от нас не уедешь, — с улыбкой говорит он. — Не переживай, твой рояль никто не увезет. Пойдем.
И Виталий Щукин берет онемевшую Надю за руку и медленно, очень спокойно подводит к роялю. Придвигает непонятно откуда взявшийся пластиковый стул. Впрочем, возможно, стулья из актового тоже стоят где-то неподалеку и ждут мусорного грузовика? Надя настолько поражена, что даже не в состоянии оглянуться. Мысли запутываются, стягиваются плотными узлами.
— Сыграй Шопена. Рите всегда нравился Шопен.
Надя машинально садится и опускает руки в четвертую, ми-минорную прелюдию. Проваливается все глубже в свои спутанные мысли. Никак не может найти хоть какого-нибудь объяснения происходящему. И аккорды нисходят вслед за Надей, сползают все ниже и ниже. Диссонансы сменяются, выкрашиваются разными цветами, но так и не обретают тонического завершения. Не находят покоя, остаются в неразрешенности.
И тогда Надя пытается подняться из мысленных узлов. Перетекает пальцами в шестую прелюдию. Си-минорную. Устремляется всеми ощущениями вверх, прорываясь сквозь привычную логику. Туда, где разумно и последовательно выстроенные мысли вообще теряют свою силу. Но Надины ощущения тормозятся, упираются в невидимую верхнюю границу. И взлетающая мелодия тормозится следом. Не может сломить сопротивления фактуры.
В отчаянии Надя бросается в двенадцатый, «Революционный», этюд. Мчится без оглядки, без направления. Просто бежит по клавишам. Подальше от себя, от непонятности происходящего.
Краем глаза Надя замечает подъехавший грузовик. Из грузовика выходит коренастый мужчина и возмущенно кричит, размахивая руками. Его сразу же уводит в сторону Виталий Щукин. Утихомиривает, добродушно улыбается. Говорит ему что-то на ухо. И через две минуты мужчина садится обратно в свой грузовик и уезжает.
И тут Надя решает просто принять все как есть. Не мучиться, не искать объяснений. В конце концов не у всего в мире есть логическое объяснение. И Надя медленно успокаивается в ноктюрнах.
На звуки успокоения тут же приходят слушатели. Двор дома престарелых наполняется постояльцами. И не только постояльцами. Надя видит, как по асфальтовой дорожке в ее сторону бодро вышагивает Юрий Захаров — самый первый из списка мертвых пианистов. За ним крошечными шажками движутся Галина Вениаминовна и Наталья Сергеевна. Затем идет не так давно умершая Анна Козырева. Поддерживает под руку Николая Игоревича. Надя улыбается и кивает пришедшим. А Виталий Щукин расставляет пластиковые стулья — прямо во дворе, рядом с воротами.
Вот за кустами показывается немного асимметричное лицо Антона Ильинского. Рядом с ним — чья-то щербатая улыбка и густая короткая челка. Это Полина Наумова. Зрители подходят, улыбаются и плавно, степенно рассаживаются. Места заполняются очень скоро, но Виталий Щукин откуда-то приносит все новые и новые стулья.
Звуки первого ноктюрна из девятого опуса льются как будто сами по себе. Без помощи Надиных рук. Наде кажется, что если она сейчас замрет, музыка не остановится. Но Надя не замирает. Не хочет замирать.
Перетекая из пассажа в пассаж, она плавно поворачивает голову. Там, вдалеке, у дверей дома престарелых, появляется Маргарита Владимировна. Без инвалидной коляски и без пледа. Выходит на своих ногах и уверенно приближается к роялю.
Внутри Нади все переворачивается. Еще три дня назад Маргарита Владимировна была парализована. За три дня нельзя полностью вернуть себе движение. Это невозможно. Тем более в таком возрасте.
В каком возрасте?..
Надя вглядывается в приближающееся лицо и вдруг понимает, что это лицо совсем юное. Глаза у Маргариты Владимировны снова бархатистые, смеющиеся, очень живые. Медовые. Волосы распустились, налились цветом.
Маргарита Владимировна теперь младше Нади. Теперь она школьница, ученица девятого класса «Б».
От изумления Надя вздрагивает и подносит руки к своему пылающему лицу. Чуть не принимается хлопать себя по щекам, как когда-то в детстве. Но тут же вспоминает, что решила принимать все как данность. И успокаивается окончательно.
Эпилог
Рояль так и оставили во дворе рядом с воротами. Обратно заносить не стали, потому что заведующая домом престарелых Виктория Евгеньевна решила объединить актовый зал и столовую, и для рояля места не было. А мусоровоз больше не приезжал.
Надя давала концерты под открытым небом. Правда, по мере приближения осени и учащения дождей слушателей становилось все меньше. Когда пришли первые заморозки, она играла уже в одиночестве.
В один из октябрьских вечеров Надя настолько заигралась, что не заметила ледяного ветра и отсутствия на себе верхней одежды. А саму Надю, видимо, не заметил ни один из прохожих, идущих мимо дома престарелых. Только к двум часам ночи дежурившая Инга вышла во двор и попросила Надю уйти. Потому что ее игра была слышна в некоторых комнатах и мешала постояльцам спать.
Неделю спустя Надю госпитализировали с двусторонним воспалением легких. Она пролежала в реанимации три дня. А потом очутилась в своем любимом списке.
Похоронили Надю на городском кладбище, на четвертой аллее — между часовней и кленом. Могилу, которая была на этом месте до Нади, месяцем ранее официально признали заброшенной.
