Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
Изящные вещички почти полностью импортировались из Южной Италии и Египта. Такое же преобладание импорта находим и в гробницах. Много могил было раскопано на Кап-Боне. В Карфагене крупнейшим было кладбище Сент-Моники, которое появилось уже в IV веке до н. э. Здесь продолжали хоронить умерших до конца Пунических войн.
В искусстве все более и более заметны эллинские веяния. Это особенно ярко проявляется в украшении священных бритв. На некоторых находим выгравированное изображение Мелгарта-Геракла, что свидетельствует о новой волне популярности этого бога. Ученые обнаружили бритву, на одной стороне которой изображен сидящий бог, отождествлявшийся теперь с греческим героем; а на другой – стоячая фигура, облаченная в пестрый гиматион и держащая в руках птицу и корень. Она, по-видимому, изображает преданного спутника Геракла – Полая с двумя талисманами: перепелкой и корнем колокасиона, разновидностью водяной лилии, растущей в Ливане, которая помогла ему вылечить хозяина после смертельной схватки с Тифоном.
В Карфагене жило много греков, и на кладбище неподалеку от бань Антонина была найдена эпитафия, посвященная женщине, переехавшей сюда из Кирены. Другие греки оттуда жили при баркидском дворе. Среди них были художники, вроде кузнеца по имени Боэта из Карфагена, подпись которого была найдена в Эфесе. Иные, вероятно, приехали с Сицилии, где обучались при дворе царя Гиерона. Одному из них властями было поручено изготовить изображения Гамилькара Барки, Гасдрубала и Ганнибала, которые были установлены в общественных зданиях, как это делалось у восточных владык. Вскоре они превратились в культовые центры. Изображения Гамилькара и Гасдрубала известны нам только по монетам – тоже работы опытных граверов. Что касается портрета Ганнибала, то до нас дошли несколько его круглых изображений; самый лучший, отлитый из бронзы, был найден в Волюбилисе (Марокко) в 1944 году. Когда-то он входил в коллекцию царя Юбы II Мавританского, который был потомком Баркидов и в I веке н. э. преданно хранил память о своих великих предках.
Греческое влияние все больше и больше проявлялось в вопросах религии. Тем не менее на тофетах по-прежнему приносили в жертву богам детей, хотя обычно человеческую жертву заменяли ягненком, а самые ужасные церемонии, по-видимому, утратили свою роскошь. Латинские авторы, яростно обличавшие жестокость карфагенян, не упоминают о человеческих жертвах того времени. Хотя Баркиды поклонялись Баал Шамину и Мелгарту, они построили в Карфагене и храм Баал Хаммона, но никогда не приносили ему здесь человеческих жертв, даже в самые тяжелые времена. В любом случае смысл жертв Молоху, по-видимому, претерпел серьезные изменения. Большая часть стел сооружалась бедняками: небогатыми ремесленниками, отпущенниками и рабами, которым хотелось стать похожими на богатых, и для этого они «предлагали» Танит и Баалу своих детей. Под влиянием дионисийской религии Молох превратился в жертву «во имя спасения»: ребенок, которого убивали, считался «излеченным», то есть превращался в бессмертного. Его принимали Шадрапа, эквивалент Хора или Спасителя, и Дионис, символы которых украшали теперь Саламбо, бок о бок с лавровыми венками и символами победы над смертью. Стелы этого времени по большей части сделаны весьма неумело. Изображения по-прежнему высекались на камне, но линии стали вялыми, неуверенными и утратили свою текучесть. Тем не менее есть одно изображение, являющееся настоящим произведением искусства. Это портрет молодого человека, выполненный в том стиле, в каком Апеллес представил нам Александра Великого и который после этого стал эталоном для изображения всех эллинских монархов. В этом смысле стела тесно связана с бюстом из Волюбилиса, хотя предмет изображения совсем иной. Возможно, здесь мы видим портрет одного из членов семьи Баркидов, например одного из младших братьев Ганнибала. На другой стеле находим те же самые мотивы, что и на реверсе монет, выпущенных в Испании, которые стали символами националистической пропаганды. Это галеры, боевые слоны и кони, а также всадник, изображающий пунического Марса.
Особенно популярными сделались боги, пришедшие из Греции, например Деметра. К ее культовым статуям постоянно приносили пожертвования: терракотовые курильницы для фимиама в виде бюста этой богини. Шадрапе тоже приносили тофетовые предметы, но он имел и свои собственные храмы. Его и Мелгарта все больше и больше отождествляли с их греческими эквивалентами – Дионисом и Гераклом.
Молодые аристократы получали очень хорошее, в том числе и международное образование. Благодаря урокам своих греческих учителей Ганнибал и его братья, а также Софонисба, дочь Гасдрубала и внучка Гиско, ничем не отличались от других принцев и принцесс Востока. Очень много времени уделялось изучению искусств – в особенности у девочек, которых обучали музыке и танцам.
Что касается одежды, то в те дни на улицах Карфагена, вероятно, можно было встретить людей в самых разнообразных одеяниях, как и на улицах современного Туниса. Мужчины в основном носили длинные, разлетающиеся финикийские туники без пояса или куртки. Жрецы и магистраты добавляли к ним головные уборы и украшения, а также «эпитогу» (короткую тогу), которая была признаком их высокого положения и богатства. Для некоторых религиозных церемоний жрецы надевали традиционный костюм – тяжелую, богато украшенную и обшитую тесьмой куртку, открытую спереди, из-под которой виднелась короткая юбка. Голову украшала коническая митра. На некоторых священных бритвах находим выгравированное изображение жреца, облаченного в подобный костюм, вливающего жидкость в гробницу. Зато те люди, которые вели активный образ жизни, охотно носили короткую тунику, а поверх нее плащ, закрепленный, по греческому обычаю, на одном плече. Такой была и форма офицеров, а латы больше уже ничем не отличались от греческих. В Ксоур-эс-Сафи в Бизациуме была обнаружена могила ветерана Ганнибаловых войн, который был облачен в прекрасный парадный железный нагрудник, приобретенный им в Капуе. Бедняки – несомненно, они лучше всех чувствовали себя во время жары – продолжали носить юбки, к которым, во время церемоний, добавлялись оборки или бахрома. Женщины одевались как гречанки – в тунику и паллиум (накидку).
От этого периода сохранилось много надписей. Одним из наиболее интересных текстов является список жертвоприношений, найденный в Марселе (хотя нам неизвестно, в какое время он туда попал). В нем указывается, какие суммы должны уплатить люди, собиравшиеся сделать жертвоприношение Баал Сафону, вероятно карфагенскому Марсу. Февриер показал, что этот тариф соответствовал гораздо более сложному ритуалу, чем тот, о котором нам рассказали надписи в других местах. Вот что он пишет: «По-видимому, официальный ритуал, описанный в так называемом Марсельском тарифе, демонстрирует, что самую важную часть службы составляли теперь жертвоприношения во искупление грехов, как и в ивритском культе после Изгнания… Если нам хочется думать, что эволюция религиозных обычаев всегда связана с конкретными политическими событиями – а должен признать, что терпеть не могу этой произвольной психологии, – то нам придется признать, что причиной появления жертвоприношений во искупление грехов в карфагенском мире стали Сицилийские войны».
Эта историческая гипотеза, которая так не нравилась Февриеру, может, в определенной степени, найти свое подтверждение в той конституционной информации, которая приводится в надписи. В ней упоминается о двух магистратах: одном комитете из 30 человек, которые следили за уплатой налогов и о которых говорится в другом тарифе (CIS 167 с), и еще одном, куда входили два суффета: Гиллесбаал, сын Бодастарта, и Гиллесбаал, сын Бодесмуна, вместе со «своими коллегами». Упоминание об этих суффетах помогает нам датировать эту надпись, подтверждая попутно, что магистратов ежегодно переизбирали. Упоминание о «коллегах» тезок-суффетов обеспокоило некоторых ученых, убежденных, что в Карфагене всегда было не больше двух суффетов. Кое-кто высказывал предположение, что этими коллегами могли быть старейшины или члены совета тридцати. Обе эти гипотезы можно проигнорировать, поскольку срок службы советников не ограничивался одним годом. Автор этой книги полагает, что «коллегами» были «младшие суффеты» – это отголоски тех дней, когда магистратов было больше двух. Здесь они подчинены нашим тезкам и выполняют функции помощников. Если наша версия справедлива, то надпись, вероятно, появилась во время переходного периода, когда многолюдные магистраты сменили органы, состоявшие из двух человек. Словом, в то время, когда демократическая революция уже началась, но не была еще завершена. Таким образом, надпись, вероятно, была сделана в последние годы войны с Римом, или во время наемнической войны. Что касается комитета из 30 членов, которые должны были «следить за уплатой налогов», то Февриер отождествляет их с пентархами Аристотеля, которые собирались, чтобы обсудить финансовые вопросы. Но, может быть, правильнее видеть в этом комитете знаменитый совет тридцати? Аристотель о нем не упоминал, а Полибий[32]и Ливий считали его чем-то вроде внутреннего комитета при совете старейшин, с очень широким кругом полномочий. Но ведь есть все причины полагать, что этот внутренний комитет был создан, по мнению Февриера, как комиссия по контролю за финансами и появился ближе к концу IV века до н. э. – вполне возможно, как объединение шести «пентархов». Поскольку эта комиссия занималась распределением общественных фондов и делала это, как считала нужным, она могла легко парализовать любое действие гражданских или военных магистратов. Более того, в ее ведении находились и богатства храмов. Это позволяет понять, как комиссия, не имевшая специального названия, могла играть роль верховного исполнительного совета.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
