Да нет, точно отстаёт! Два выстрела с борта гукера прозвучали как прощальный салют.
Команда буера отвечать не стала — к чему зря расходовать порох? За него деньги плачены.
Ночью шли по звёздам, вывешивая на всякий случай фонарь, а с утра по левому борту потянулась унылая местность — пустынный пляж, скалы и дюны.
Лет этак через триста все эти безрадостные края назовут Опаловым берегом. Здесь появятся модные курорты, откроются казино. Средний класс из Франции и Англии, утомившись возиться с ценными бумагами, повалит сюда нежиться на песочке.
А пока тут легче встретить пиратов.
— Давай к берегу! — сказал Сухов.
«Морской бык» причалил в маленькой бухточке и высадил своих пассажиров.
— Удачи! — воскликнули вразнобой мушкетёры и их слуги, и Коувени помахал им в ответ.
Что ж, подумал Олег, госпожа Удача пока что милостиво улыбалась им. Есть надежда, что и в ближайшем будущем не изменит. А ежели повернётся задницей, то и чёрт с ней. Прорвёмся!
Глава 20,
которую можно счесть интермедией
Ла-Рошель, остров Иль-де-Ре.
Если бы король Франции не приболел в дороге, задержавшись в Виллеруа, то уже в сентябре он прибыл бы в военный лагерь под Ла-Рошелью. Но не сложилось.
Его величеству пришлось возвращаться в Париж.
Малость оклемавшись, Людовик XIII наделил королеву-мать полномочиями регента на время своего отсутствия и отправился на войну.
Именно так — на войну. Поблажек больше не будет — 10 сентября ларошельцы осмелились обстрелять французских солдат. Стало быть, гугеноты сделали свой выбор.
20 сентября король задержался в Блуа, куда к нему 1 октября пожаловал кардинал Ришелье.
Герцог Бэкингем находился в сильно расстроенных чувствах, ибо причин для горя и радости хватало с избытком.
Ещё позавчера на военном совете он сам предложил снять осаду, ибо слишком много сил требовалось, чтобы удержать ситуацию под контролем, избегая полного провала.
Войско было деморализовано, солдаты и матросы страдали от непогоды и голода, к тому же все сплошь маялись поносом, налопавшись недозрелого винограда, произраставшего на острове. И это не считая того, что почти треть англичан, прибывших летом на Иль-де-Ре, здесь же и были похоронены.
А сегодня, 5 октября, его светлость ожидал с утра прибытия парламентёров с французской стороны, дабы оговорить условия сдачи крепости Сен-Мартен!
Все ведь прекрасно понимали, что маркизу Туара не продержаться долее, чем до середины ноября.
В отчаянной попытке получить помощь от короля маркиз отправил трёх добровольцев, чтобы те вплавь пересекли пролив и добрались до лагеря французской армии. Доплыл лишь один.
Звали храбреца Пьер Лануа.[100] Перед герцогом Ангулемским он предстал в одной рубашке, облепившей тощее тело.
Сняв с шеи шнурок, на котором болтался жестяной патрон от мушкета, Пьер отковырял воск, вытянул скатанную в трубочку бумажку и протянул его светлости.
В шифрованной записке Туара взывал:
«Если вы хотите удержать форт, пришлите лодки не позднее 8 октября, ибо 8-го вечером мы все умрём с голоду».
Правда, как докладывали лорду-адмиралу его агенты, Ришелье задумал смелый, даже чуточку безрассудный план — перебросить с острова Олерон на Иль-де-Ре шесть тысяч солдат, триста кавалеристов и шесть пушек, чтобы ударить с тыла, благо имелись голландские корабли. Но как осуществить сей дерзкий план, не прорывая английской блокады?
Вспомнив о планах Ришелье, Бэкингем усмехнулся. Его корабли выстроились в линию, а шлюпки, связанные канатами, образовали непреодолимый барьер. Однако, что проку ограждаться от врага внешнего, коли неприятеля внутреннего так и не удалось одолеть?
Англичане несколько раз приступом брали Сен-Мартен, но эта крепость с четырьмя бастионами не сдалась им.
— Проклятие, — проворчал Бэкингем.
Эта дурацкая война затянулась неимоверно! Слов нет, осаждённым французам трудно, а разве штурмующим легко?!
Сотни убитых, раненых, больных, припасы кончаются, денег почти не осталось…
Слава Богу, удалось-таки уговорить строптивых ларошельцев, поначалу заперевших ворота перед англичанами, принять тысячу раненых и дать в помощь пятьсот гугенотов, бравых и оружных.
А 7 сентября — месяц тому назад! — прибыло подкрепление, полторы тысячи ирландцев под командованием Ральфа Бинглея. Король обещал, что скоро пришлёт несколько отрядов по четыреста человек да четырнадцать тысяч фунтов звонкой монетой,[101] а затем ещё два отряда по тысяче человек каждый и две тысячи шотландцев под командованием лорда Мортона и Уильяма Бальфура. Ну и где они?
Герцог вздохнул и устало провёл ладонями по лицу. Не отнимая рук, он глянул в маленькое окошко, выглядывавшее за корму, на север, на неспокойное море. Неожиданно его светлость вспомнил слова матушки, сказанные перед его отплытием в Ла-Рошель.
«Вы утверждали, что едете затем, чтобы установить мир, — сурово проговорила она, — на деле же вы взошли на корабль, чтобы воевать с христианами. Вы объявляете, что делаете это во имя веры, но это значит вмешивать Бога в жалкие людские дела, столь же далёкие от Него, как день от ночи…»
Деликатно постучав в дверь каюты, вошёл и поклонился полковник Грей — тот самый, удалить которого от себя умоляла герцога его мать. Чувствительная леди видела во сне злодея с каштановой бородой и с искусственной рукой, нападающего на её сыночка, — точь-в-точь Грей.
— Ваша светлость, — поклонился полковник, — прибыли посланники маркиза Туара.
— Ага! — ухмыльнулся Бэкингем, моментально воспрянув. — Начинайте переговоры, господин полковник, не ждите меня. Пусть лягушатники думают, что меня не слишком волнует сдача крепости!
Грей удалился, а повеселевший герцог прошёлся по каюте, бесшумно ступая по толстому ковру, и остановился напротив портрета королевы.
Склонив голову, он посмотрел на эту женщину, ставшую для него подобием Елены Прекрасной.
Из-за неё он здесь, из-за неё грохочут пушки и льётся кровь. Хотя кто она ему? И кто он ей? Бэкингем пожал плечами — его жена выглядит куда милее вздорной испанки.
Кейт называла себя самой несчастной из женщин из-за того, что не смогла его удержать. Герцог тепло улыбнулся и достал из шкатулки письмо. Пробежав его глазами, он задержался на последних строках:
