Джон задал корма лошадям, потом развел огонь в очаге, и Изабель поразилась тому, как ловко ее муж управляется со всем хозяйством: казалось, маленький охотничий дом пристал ему еще больше, чем светские салоны в Лондоне. Он уже снял со стены горшок и собирался было положить в него рагу, чтобы разогреть, но Изабель остановила его:
— Я сама сделаю. — Она взяла горшок из его рук. — А ты принеси два ведра воды.
— Ты уверена, что справишься сама?
— Обещаю, что не отравлю тебя, — засмеялась Изабель.
— В таком случае — будь здесь хозяйкой, — торжественно сказал Джон и вышел.
Изабель поставила горшок на огонь, подошла к посудной полке и сняла две тарелки. Не долго думая протерла их краем своей юбки и поставила на стол. Затем она достала из корзины с провизией хлеб и положила его на стол, рядом с тарелками. Рагу к тому времени уже разогрелось. Изабель сняла горшок, поставила его на стол и принялась распаковывать вещи.
— Пахнет очень аппетитно, — сказал Джон, вернувшись с двумя полными ведрами. Он поставил их у очага.
Изабель разложила горячее рагу по тарелкам, взяла с полки столовые приборы, и они с Джоном сели за стол.
— Ваша светлость, — произнесла Изабель, — прошу вас отведать ужин, к которому я тоже приложила руку.
— Наверное, он от этого только стал вкуснее, — ответил Джон. — Разогреть еду — едва ли не самая важная часть готовки.
— Насколько я понимаю, ты как раз не владеешь этим полезным умением? — с улыбкой продолжала Изабель поддразнивать мужа.
— Нет, почему же, — ответил он. — Когда я здесь, я сам стряпаю для себя, хотя, конечно, в настоящие повара не гожусь. А ты умеешь готовить?
— В детстве старая кухарка научила меня всему, что умела сама… — Заметив недоверчивую усмешку Джона, она поправилась: — Ну, может, и не всему, но по крайней мере от голода я бы не умерла, если бы пришлось жить одной!
— Не придется, — заверил ее Джон.
Когда они покончили с рагу, Изабель убрала грязную посуду в ведро и протерла стол тряпкой.
— Тебе понадобится камеристка, когда мы вернемся в Лондон, — сказал Джон.
— Камеристка? — переспросила Изабель в изумлении. — Зачем?
— У каждой благородной дамы должна быть камеристка, — ответил Джон. — Не забывай, что теперь ты носишь герцогский титул.
— Я вовсе не чувствую себя герцогиней, — сказала Изабель.
— Да? А кем же ты себя чувствуешь?
— Самой собой, — просто сказала она.
— Все равно камеристка тебе понадобится. Иначе ты обидишь меня… Матушка поможет тебе найти хорошую, работящую девушку.
— Может быть, пригласить Молли?
— Кого? — не понял Джон.
— Молли — это та самая цветочница с Беркли-сквер, — напомнила ему Изабель.
— Нет, — покачал головой Джон, — Молли не подойдет.
— С помощью твоей матушки я обучу ее всем премудростям, — настаивала Изабель.
— Там будет видно. — Джон улыбнулся. — Хотя вообще-то я готов держать пари, что Молли не так уж рвется к тебе в услужение…
— Проиграете, герцог Сен-Жермен! Я оставила Пебблсу денег, чтобы он каждое утро покупал у нее цветы — до октября!
— Ты… ты что сделала? — недоверчиво переспросил он, решив, что ослышался.
— Оставила Пебблсу…
— Я слышал, — перебил Джон. От удивления он даже не смог рассердиться. — Изабель Сен-Жермен, — нетвердым голосом произнес он, — вы — самая непредсказуемая дама на свете!
У Изабель дрогнуло сердце, когда она услышала эти слова. Изабель Сен-Жермен… Ей нравились сами звуки этого имени.
Джон поднялся из-за стола.
— Я пойду устрою на ночь лошадей, — сказал он, — а ты за это время приготовься ко сну.
Изабель вспыхнула. Первый раз Джон говорил с ней так прямо. Да, последнее время они каждую ночь спали в одной постели, но Джон приходил к ней не раньше, чем она успевала переодеться в ночную рубашку, и утром выходил из спальни до того, как она просыпалась… Только один раз он одевался при ней — именно в то утро, когда она увидела его черное белье.
— Господи, да что тебя так смущает? — насмешливо спросил он и подошел вплотную. Его темные глаз смотрели на нее с любовью; он коснулся ее щеки и сел на стул, притянув жену к себе. Губами он нашел ее губы и после долгого, необычайно нежного поцелуя прошептал:
— Как же я люблю целовать твои губы…
— Еще больше, чем собирать ягоды? — засмеялась Изабель.
— И даже больше, чем плести венки, — серьезно ответил Джон.
16
Войдя в дом и увидев Изабель за столом в одной ночной рубашке, Джон уловил в глазах своей жены желание едва ли не более сильное, чем испытывал сам. Но он решил не спешить, хотя и сдерживал себя уже из последних сил. Так будет лучше для них обоих, рассудил он, и эта ночь навсегда останется в их памяти…
Он прикрыл дверь, улыбнулся Изабель и поставил на стол небольшое ведерко.
— Что это? — удивилась Изабель.
— Бутылка шампанского: я держал ее в колодце, чтобы вино успело охладиться.
— Джон, — воскликнула Изабель, — я никогда не устану поражаться тебе!
— Пусть всю нашу жизнь мы будем приятно удивлять друг друга, — сказал он, откупоривая бутылку и наливая вино в бокал. Он дал отпить Изабель, а потом допил оставшееся вино, стараясь касаться губами того краешка, который хранил тепло ее губ.
После того как шампанское было выпито, Джон принялся раздеваться. Он неторопливо избавлялся от одежды, аккуратно развешивая ее на стуле. Через минуту он уже стоял перед Изабель в одном белье из черного шелка.
— Пойдем в постель? — полувопросительно сказал он.
Изабель улыбнулась и подала ему руку. Но Джон взял ее на руки и понес через комнату.
— Отпусти меня, — попросила она прежде, чем он опустил ее на постель. Джон подчинился, хотя сердце его упало: на секунду он представил, что сегодня Изабель собирается отказать ему.
Но вместо этого она сама спустила с плеча бретельки ночной рубашки; та соскользнула на пол, и Изабель, обнаженная, предстала перед ним. Золото ее длинных волос тускло поблескивало, спадая на грудь. Джон смотрел на нее в немом восхищении. Его взгляд спускался все ниже и ниже — по ее шее, по груди, потом по ее тонкой талии, плоскому животу, стройным ногам… Изабель только улыбалась. Противостоять ее манящему взгляду было невозможно, и Джон прошептал:
— Как ты прекрасна…
Она прижалась к нему. Он наклонился и поцеловал ее в губы.
Джон не отрывал губ от ее тела. Он целовал ее шею, плечи, грудь, постепенно спускаясь все ниже. Изабель постанывала от удовольствия, а Джон все продолжал свои настойчивые ласки. Изабель вскрикнула, но он не отпустил ее, и она забыла обо всем на свете и целиком отдалась охватившему ее блаженству.
