Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
Но вернемся обратно к сражению. Ошеломленный противник, оказавшись под одновременным ударом с тыла и с фронта, поначалу упорно сопротивлялся, однако недолго — слишком велики были его потери и слишком неожиданным оказалось введение в бой свежих русских сил. Разгромленные татарские «полки» беспорядочно повалили толпой обратно в свой лагерь, неся хану горестную весть о смерти и пленении множества военачальников и рядовых воинов. Русские источники сообщают, что в последней схватке были побиты не только «многие крымские люди», но пали и ханский сын, и ханский внук, сын наследника крымского престола калги Мухаммед-Гирея (т.е. два «царевича»). А. Курбский добавлял к этому, что, по слухам, помимо двух погибших ханских сыновей еще один попал в плен. Видимо, от него позаимствовал эту информацию и А. Лызлов, писавший в своей «Истории…», что «на том тогда бою убиени быша ханский сын да калгин сын, и прочих знаменитых мурз и татар многое множество; и живии яти быша сын ханский и мурзы знаменитая мнози…» Г.Д. Бурдей называет в числе погибших еще и ханского зятя Ила-мурзу.
Сегодня трудно сказать, насколько точны эти сведения, однако с уверенностью можно утверждать, что среди пленных не было ханских сыновей — такой факт неизбежно бы нашел отражение в официальных документах и в переписке хана с Иваном Грозным. Сомнительной представляется и гибель ханского сына — ни в одном источнике не названо его имя, хотя ханский сын отнюдь не рядовой татарин, чтобы его гибель осталась незамеченной. Тем не менее поражение татар было столь же очевидным, как и тяжелым. Девлет-Гирей пошел ва-банк, и, когда его карта оказалась бита, он оказался в чрезвычайно сложном положении. Русские отнюдь не выглядели умирающими от голода и жажды, с севера, казалось, надвигалось большое царское войско, ханская же рать понесла большие потери, в особенности в командном составе (не случайно русские источники подчеркивали, в бою 2 августа под стенами гуляй-города полегло немало татарских мурз). Между тем, как отмечал еще в начале века С. Герберштейн, именно от искусства военачальников среднего звена зависели успешные действия татарских отрядов. Продолжение осады русского лагеря теперь могло легко превратить тяжелое поражение в подлинную катастрофу. Выход напрашивался сам собой — бросить все и спешно отступать обратно за Оку. Оставив арьергард из 3 тыс. «резвых людей» «травитися» с русскими воинами, в ночь на 3 августа крымский «царь» поспешно, бросив лагерь и все, что в нем было, устремился на юг, за несколько часов достиг Оки под Серпуховом «да тое же нощи и Оку реку перевезеся…». Еще 2 тыс. воинов были оставлены ханом «для бережения» на «перевозе» через реку (возможно, они охраняли оставленный на правом берегу Оки обоз еще с 28 июля), а сам хан с главными силами «побежал» дальше к югу.
О том, что хан покинул свой лагерь, в русском лагере узнали утром 3 августа. Воротынский немедленно вывел свою конницу из лагеря и атаковал татарский арьергард. После недолгого сопротивления противник бежал к реке и по дороге был практически полностью перебит или пленен. На плечах отступающих русские всадники домчались до Оки и здесь опрокинули оставшихся в лагере татар — «наши воеводы тех татар с тысящу убили, а иные за Оку реку ушли…». Дальше за Окой, в Поле, татар не преследовали — сил для этого уже не оставалось, да и полону с собой татары не вели, поскольку по дороге на Москву хан «войну не распускал», с одной стороны, опасаясь, что как только он это сделает, разрозненные отряды татарских загонщиков будут побиты русскими. С другой же стороны, сам ДевлетТирей писал Ивану Грозному, что он де для лагеря искал места, «где б сел и животины много» — очевидно, что ближнее Подмосковье и без того было опустошено в предыдущем году, так что много полону и скота набрать было просто негде. На обратном же пути было уже не до охоты за живым товаром и скотом — дай Бог унести ноги подобру-поздорову. Как писал А. Лызлов, хан и его войско «Оку реку преиде и с великим срамом невозвратно побежа во Орду, ни ко единому граду приближающися».
Захватив ханский лагерь и богатые трофеи, «…бояря и воеводы, князь Михайло Иванович Воротынской с товарыщи пошли назад по старым местом в Серпухов, в Торусу, в Колугу, на Коломну, где стояли до государева приходу». Тот же день от посланцев Воротынского о грандиозной победе стало известно в Москве, «и бысть на Москве и по всем градом радость неизреченная, молебная пения з звоном. И с радостию друг со другом ликующе».
Все эти дни Иван Грозный и его окружение в Новгороде напряженно ждали известий с «берега». В новгородских церквях и монастырях практически непрерывно шли службы, на которых присутствовал сам царь с сыном и молодой женой. 20 июля по случаю возвращения из Москвы в Новгород двух старых икон («икона образ Спасов, серебром обложена, да другая икона святых апостол верховных Петра и Павла, серебром обложена вся») новгородский владыка «собором» совершил крестный ход по новгородским улицам. Вряд ли возвращение икон было случайным — Иван тем самым стремился заручиться поддержкой свыше, тем более что июль в Новгороде выдался богатым на плохие предзнаменования. Так, 2 июля на город обрушился сильный ливень, сопровождавшийся ураганным ветром, на следующий день сильный ветер выворачивал с корнем деревья, срывал кресты с церквей. 16 июля в городе случился пожар, 22 июля начался падеж скота. Все эти грозные знаки и отсутствие новостей с «берега» отнюдь не способствовали успокоению мятущейся души грозного царя.
Долгое ожидание новостей завершилось 31 июля, когда в Новгород пришли первые известия о боях на Оке. Видимо, тогда же Иван узнал и о том, что хану удалось преодолеть русский оборонительный рубеж на «берегу» и начать наступление на столицу. Занервничавший царь, опасаясь самого худшего, в ночь на 1 августа отдал приказ начать приготовления к срочной эвакуации наряда и припасов к нему в Псков. Наутро, немного успокоившись, Иван снова обратился за помощью к Богу. 1 августа он послал в Софийский собор «свечу большую местную», на следующий день «колокол новый поставили у Жен Мироносиц, у двора государьского, на четырех столбех, на переклади». 3 августа «архиепископ пел молебны в церкви собором», а «у святого Никите епископа, Навгороцкого чюдотворца, поставили мастеры в головех пред чюдотворцовым свечю, а свича болшая местная, на стуле на каменном белом…».
4 же августа «ездел архиепископ в манастырь к чюдотворцу Николе к Билому, в Неревской конец, служить обедню…».
В томительном ожидании новых вестей от воевод прошло еще 5 дней, и вот 6 августа Ивану сообщили — в Новгород с сеунчем от воевод прискакали гонцы. Взволновавшийся царь приказал немедленно доставить их к нему. Сеунщики, князь Д. А. Ногтев и А.Г. Давыдов, покинувшие лагерь под Серпухов еще 3 августа, передали Ивану грамоту от Воротынского и его товарищей об одержанной над крымским «царем» великой победе и представили доказательства этому — ханские два саадака, два лука и две сабли. Примечательно, что в Новгородской второй летописи сохранился, судя по всему, краткий пересказ победной реляции Воротынского, адресованной царю: «…Приехал царь кримской к Москве, а с ним силы его 100 тысяч и двацать, да сын его царевичь, да внук его, да дядя его, да воевода Дивий-мурза, — и пособи Бог нашим воеводам московскым над крымъского силою царя, князю Михаилу Ивановичю Воротыньскому и иным воеводам московским государевым, и крымской царь побежал от них невирно, не путми, не дорогами, в мале дружине; а наши воеводы силы у крымского царя убили 100 тысячь: на Рожае на речькы, под Воскресеньем в Молодех, на Лопаете, в Хотинском уезде, было дело князю Михаилу Ивановичю Воротыньскому с Крымским царем и с его воеводами, с царьми с кошинскыми безбожного царя Крымского, а было дело от Москви за пятдесят верст». Кстати, эта новость об одержанной победе была не единственной благой вестью, порадовавшей в те дни впавшего было в уныние Ивана Грозного. В первых числах августа в Новгород к нему должны были прийти известия и о смерти его старого врага короля Речи Посполитой Сигизмунда II Августа. Король умер 7 июля 1572 г., и как раз в это время в Речи Посполитой находился московский гонец В. Малыгин, одним из поручений которого было проведывание вестей о состоянии здоровья Сигизмунда. Естественно, что он немедленно поспешил с этим известием домой. Смерть Сигизмунда и начавшееся бескоролевье в Речи Посполитой открывало перед Иваном новые внешнеполитические перспективы и прежде всего позволяло надеяться на приближение конца в затянувшейся сверх всяких ожиданий Ливонской войны.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
