Я поднялся. На цыпочках прошел в гостиную, заглянул в шкаф. Стук не прекращался. Я достал стопку детских рисунков. Добыча из дельфинария. Хабар, как любил называть это Дима. Яна как-то сказала: может, выбросить их? Я сказал: нет, пусть будут. Ведь дети старались: рисовали дельфинов, море, солнце, песок, а потом их рисунки сложили в кладовку и забыли. Это нельзя выкидывать. Помню, там был рисунок одной девочки. Нет, все-таки мальчика. Там было что-то написано большими печатными буквами. Мне это очень помогло тогда в дельфинарии.
Господи, когда же прекратится стук.
Я перебирал рисунки. Успел испугаться, что нужный потерялся, и немедленно нашел его.
Автор Ваня П., 1 «В» класс. Берег моря. На песчаном желтом берегу сидит маленький мальчик. В воде стоит женщина, протягивает мальчику свои непропорционально длинные руки. Женщина что-то говорит: это понятно по комиксовому облачку возле ее рта. В облачке написано детским почерком, старательными печатными буквами, на удивление грамотно: «НЕ БОЙСЯ».
Стук не прекращался.
Он и не прекратится.
Этот непрекращающийся. Прекрасный. И немного страшный. Звук.
Я закрыл глаза; стук раздавался у меня в голове.
Просто должно быть что-то, что будет жрать меня изнутри; я не умею иначе.
Допустим, это не рак. Надеюсь, не рак. Но и не тварь размером с колесо обозрения; к черту ее, пусть гниет. Должно быть что-то другое. Все равно должно быть что-то, что будет меня жрать. Такой я человек.
Я открыл глаза и с рисунком в руках вернулся в спальню.
Яна во сне повернулась, что-то пробормотала. Майя смотрела на меня из кровати. Помню, я едва сдержался, чтоб не спросить: почему ты не спишь, солнышко? Майя приоткрыла рот, словно хотела что-то сказать, но не сказала, закрыла глаза и засопела. Майя часто просыпается чаще других. Как-то она проснулась, подошла ко мне и сказала: ты ее не бойся, папа.
Может, мне это показалось. Может, ничего этого не было.
Нет, я помню, как она сказала: не бойся.
Это было, было.
Я снова закрыл глаза.
Стук заглушал все. Он был повсюду. Заполнял собой любое пространство.
Я открыл глаза и увидел перед собой дверь. Кто-то стучал в нее с той стороны. Такой звук, будто кто-то бьет костяшками пальцев по деревянной столешнице. Я уже несколько раз видел ее во сне, эту дверь, и всякий раз не решался открыть.
Но в этот раз я потянул за ручку; стук тут же прекратился.
Что-то должно жрать меня изнутри.
Пусть это будет надежда на будущее. На большое космическое будущее; такое большое, что человеку сложно представить его, охватить его, принять его в себя; это будущее покажется ему чем-то невозможным, даже опасным. Это что-то такое, о чем не пишут фантасты, потому что никогда его не поймут и не смогут представить — фантазии не хватит; что-то такое, чего не предскажет ни один футуролог, потому что не сможет увидеть тенденций; это бесконечный путь человечества в черноте несуществования среди холодных недружелюбных звезд, в безграничной массе космоса, на поверхности чужих планет, где обломки базальта шепчут тебе о таком одиночестве, которого ты не мог себе вообразить даже в самом страшном кошмаре, и ты медленно сходишь с ума, слыша эти чужие нездешние голоса, эти странные кричащие звуки, эти голоса из луженых глоток странных существ, они жрут тебя изнутри, потому что ты хочешь понять их и не можешь; ты не можешь понять и принять все это безграничное ничто, но пытаешься, потому что иначе никак, потому что надо пытаться, потому что если не борьба, то что и зачем все это, потому что иначе спуск во тьму упрощенного прошлого и забвение, потому что за этим ты сюда и пришел: постараться понять и принять то, что больше и глубже тебя в тысячи, в миллионы, в миллиарды раз; то, что понять попросту невозможно. О таком космическом будущем мечтал отец. Может, именно эти мечты сожрали его.
Я открыл дверь и снова услышал звук; правда, на этот раз другой.
Непрекращающийся, прекрасный и очень страшный.
