— Она сохраняет в себе вольный дух новгородки.
— Ты тоже так считаешь? — Мария повернулась к сестре. — Я думала об этом. А после того, что произошло с нами…
— И с нашими врагами! — Лиза засмеялась. — Ох, как представлю себе эту картину…
— …я поняла по-настоящему, какие то были смелые и бескомпромиссные люди, эти новгородцы.
— Ну, хорошо, если ты тоже не собираешься читать больше сентиментальные романы, доставай нашу любимую книгу.
— Сейчас, — сказала Мария.
Она вынула из нижнего ящика комода книгу по акушерству.
— Прочти-ка, каковы первые признаки того, что нам пора быть настороже?
— Полотенца я уже приготовила, целую стопку. — Мария кивнула на столик возле серебряного умывальника.
— Хорошо. Но я сейчас не об этом. — Лиза поморщилась. — То есть и об этом тоже.
— Ты все же не хочешь позвать Севастьяну?
— Н-нет. Пока — нет. Но смотри, какая она деликатная. Не навязывается с советами. Хотя она столько раз принимала детей…
Мария засмеялась.
— Знаешь, — сказала она, — я думаю, Севастьяна все равно будет готова. На всякий случай.
— Ребенок родится быстро и без усилий. Ты сделаешь все так, как пишет доктор. Прошу, Мария, пожалуйста, позаботься, чтобы пупок получился красивый.
Мария на мгновение потеряла дар речи, а потом расхохоталась:
— О чем ты беспокоишься?! Главное, чтобы он был… — Она уже собралась произнести «живой и здоровый», но Лиза угадала и перебила сестру:
— Красивый. Он должен быть красивый. Как Федор.
— И… как ты, — выдохнула Мария и почувствовала, как горечь омыла ее сердце.
— Как мы с тобой, сестра.
Она смотрела в книгу, которую они уже выучили наизусть, все картинки из нее отпечатались в памяти, как будто они сами их рисовали. Но Мария думала о другом.
А думала она о том, как страшно потерять невидимое, незримое, но то, что уже привязывает тебя к жизни крепче, чем пеньковые канаты бригантины, на которой Федор плывет обратно в Россию. К ней. Нет, он плывет к ним. Это страшнее, чем потерять что-то вещественное. Наверное, потому они не слишком испугались и растерялись, когда обнаружили, какие козни строят Павел и Анисим.
Она помнит свое ощущение безопасности, когда Севастьяна привезла их в комнатку воспитательного дома и Лиза сказала, что ребенок в порядке… Она прижалась ухом к ее животу и услышала… Ей показалось, что он уже любит ее. Так же, как и она его.
В последние месяцы она все более укреплялась в той мысли, что они с Лизой, а теперь и с ребенком, находятся под покровительством своего ангела. Он не позволит случиться ничему дурному ни с ними, ни с близкими им людьми. Но ей хотелось в этом убеждаться и убеждаться. Каждый день.
Севастьяна не захотела больше раскладывать пасьянс, хотя она просила. Но прошлой весной она согласилась сразу же.
«Ладно, — сказала она тотчас. — Сейчас принесу карты».
«Ты не боишься?» — спросила себя Мария. «Нет», — ответила она себе.
Она на самом деле не боялась. Она не сомневалась, что пасьянс сойдется.
— Интересно, — вдруг заговорила Лиза, — Севастьяна догадывается о мистификации, которую мы устроили?
Мария вздрогнула. Она задавала себе этот вопрос, но гнала его от себя, не отвечала.
— Если и да, то она нас не осуждает, — сказала Мария.
— Она, по-моему, никого не осуждает. Она исполняет заповедь «не судите, да не судимы будете».
— Она просто действует на стороне того и в пользу того, кого считает правым, — согласилась Мария.
— Значит, нас она считает такими.
В комнате стало тихо, сестры молчали.
Лиза первая нарушила тишину:
— Ты где сейчас, Мария? Куда уплыла своими мыслями? Ты снова на бригантине?
— Нет, оттуда я уже вернулась.
— Тогда приступим, — требовательным тоном проговорила Лиза. — Я устрою тебе маленький экзамен.
— Хорошо. Мне останется получить бумагу о том, что я самая настоящая акушерка.
— Вот именно.
— Итак, что ты станешь делать, если ребенок пойдет вперед ножками, а не головой?
— Побегу за Севастьяной, — быстро ответила Мария.
— Молодец, — похвалила ее Лиза. — Значит, я могу быть совершенно спокойна.
— Я тоже, — призналась Мария.
24
Ах, какой наряд он купил Марии — нет больше такого во всей Европе и в Америке! Она будет в нем лучше всех.
Федору уже не терпелось увидеть жену в этой ночной рубашке из тончайшего шелка.
Вражеское судно, а теперь в том не было никакого сомнения, между тем приближалось, и нет силы, которая позволила бы увернуться от него.
— Ну, давай, давай, — подзуживал его Федор, внезапно ощутив странный азарт, будто кто-то толкал его на то, чтобы испытать себя. Как будто кто-то неведомый нагадал ему победу.
Он вдруг ощутил себя ни больше ни меньше, как капитаном Никитиным, известным на весь север. А что — из тех же самых мест он вышел в море, как и он, Федор Финогенов, с тем чтобы причалить к берегам дальних стран. Его настигли пираты, которые и пиратами себя не считали, а простыми английскими моряками. Что ж, если правительство позволяло им грабить в море тех, кто не в союзе с ними в войне, почему им отказываться от богатой добычи?
Капитан Никитин не стушевался, не стушуется и он. Федор теперь смотрел на приближающееся к ним судно и думал: а много ли товара у него? Ведь капитан Никитин не только свое добро спас, но привез и добро своих обидчиков. К тому же и пленного прихватил, за что получил особую похвалу и нажил славу.
Так почему бы ему тоже не перекинуть товар пиратов к себе?
Федор испытал некоторое разочарование, когда увидел, что судно, похоже, передумало нападать на его бригантину. Такое чувство возникает, когда все мышцы уже напряглись для драки, а противник удрал. Интересно, подумал Федор, каково было тому посланнику, которого Лиза вызвала на дуэль через студента Вернье? Это же надо — явиться на дуэль, уже стискивать в руке оружие, а тут нате вам — золотовласая красавица. Спасибо лошади, которая скинула с нее шляпу.
Порыв ветра налетел внезапно, поэтому самому Федору пришлось придержать шляпу. Он придержал ее и тотчас увидел, что этот порыв надул как следует паруса противника. Ясное дело, схватки не избежать.
В груди загорелось.
Чужое судно без имени и флага развернулось и стало ему в корму. Багры нацелились на «Мою ласточку». Но нет, шалишь! На то она и ласточка, что у нее два хвоста!
Рулевой увернулся, багры зацепили воздух.
