Книга Змей из райского сада - Елена Ларина

Мы мстили друг другу за все эти дни, что мы были не вместе. За нелепую невозможность соединиться. За непонимание и обиды. За мучительную жестокость прошедшего года, когда оба мы дохли, как рыбы на суше.

За то, что назавтра ничего не изменится и опять придется расстаться.

Он не мог есть хлеб по крохам, когда хотелось рвать его зубами. Он был безжалостным. А я защищалась, нападая.

Он не давал мне загнать его, как лошадь. Он пригибал меня к себе. Я пыталась вырваться и сделать по-своему. Но в ответ он до боли сжимал меня в руках. Уступив ему на секунду, я приникла к его груди. Но тут же впилась ему в шею так, будто бы вправду хотела попробовать его кровь на вкус. Звонко получила за это ладонью. Ахнула. Не убирая ладони с пылающей кожи, он перекинул меня на спину. Я плюхнулась на кровать, как борец на татами.

Он такой. Почерк его размашист. Движения сильны. А инстинкт заставляет добираться до самых окраин моего женского естества. Я изо всех сил царапнула его твердую спину пальцами, в который раз пожалев, что у меня нет маникюра. Он вывернулся.

Я куснула его каменное плечо. Он резко хватанул воздух сквозь сомкнутые зубы. И тут же завел мои руки за голову, удерживая их своими. Я оказалась полностью обезвреженной. Как лягушка на предметном стекле.

Дура! Что я потеряла!

Злые слезы предательски покатились из глаз и щекотно залились в уши. Дыхание мое сбилось. Он мгновенно ослабил хватку, изо всех сил пытаясь затормозить. Глаза его теперь смотрели на меня ясно. Как всегда, он видел меня насквозь. Мы дали друг другу как следует пострадать. Он, должно быть, решил, что хватит.

Нежность его не знала границ. Он осторожно целовал мокрые от слез глаза и губы. Но рук моих так и не освободил.

Я жадно вдыхала его кожу — это сосны, нагретые солнцем. Не торопясь, постепенно он развел во мне такой чудодейственный огонь, что боль моя переплавилась в полную свою противоположность.

И тогда он отпустил вожжи. Улетая черным туннелем наслаждения, он конечно же прихватил меня с собой.

Аромат грибного дождя парил надо мной, как в осеннем лесу.

Вкус любви остался на губах морской солью.

Я не спала. Я видела, как он встал. Силуэт его вырисовался на фоне синеющего окна. Движением, от которого почему-то зашлось сердце, он нырнул в свитер. Натянул джинсы. Тоненько зазвенела пряжка ремня, которую я вчера никак не могла победить. Он присел на кровать. Надел часы. Посидел еще. Чуть слышно вздохнул и, не оборачиваясь ко мне, тихо спросил:

— Ты останешься? Или уедешь?

Он спросил меня о том, о чем ни в коем случае не должен был спрашивать. Он должен был сам сказать мне, уеду я или останусь. Я бы, честное слово, его послушалась. А теперь…

Теперь наступил настоящий конец этой мучительной истории. Я на что-то надеялась весь этот год. В глубине души я не верила, что между нами все кончено. А теперь — точно все. Вот теперь я умру по-настоящему.

— Уеду, — ответила я после недолгого молчания.

— Когда? — в голосе его был металл.

— Сейчас, — ответила я спокойно.

Он резко повернулся. Я спрятала лицо в подушке.

— Понятно… — сказал он отрывисто. И кивнул головой.

— Я рада, что тебе все понятно, — сказала я медленно, как робот.

Он встал.

Я лежала на животе, обхватив руками подушку, и не повернулась в его сторону. Он коснулся рукой моей головы. Снисходительно-дружеским жестом потрепал мои стриженые волосы. И ушел, неслышно закрыв за собой дверь.

Я вышла из отеля еще затемно. На фоне синего неба видны были снежные вершины гор, озаренные нежным светом. Они уже поймали лучи еще не видимого восходящего солнца. А над ними висела черная луна с тончайшим, как мое обручальное кольцо, месяцем. И, судя по тому, что похож он был на букву «С», месяц этот был умирающий.

…До Лиона я добралась на микроавтобусе, который отправился в путь только ради меня.

Устроившись в мягком сиденье поезда, всю дорогу я мучительно засыпала. Стоило мне чуть-чуть забыться, как тут же совсем близко передо мной возникало его лицо. Я вскидывалась. Оглядывалась по сторонам. Опять укладывала больную головушку на подголовник кресла. И проваливалась в сон, который опять соединял нас.

Потом я смотрела в окно, за которым мелькали коричневые поля и перелески. Солнце светило вовсю. Здесь уже была полноценная весна. Я не понимала, какое она имеет ко мне отношение. Вот уже вторую весну подряд я пытаюсь не умереть. Но на этот раз выжить мне будет гораздо сложнее. Потому что надежды у меня нет.

Я сама себе устроила эту пытку. Значит, и винить в ней, кроме самой себя, некого. В затянувшуюся свежей кожицей рану я вогнала раскаленное железо и с удовольствием его там провернула. И наверное, не только себе.

Если бы он попросил меня остаться, я бы бросила все на свете. Если бы он заставил меня остаться, я смирилась бы и не сказала бы ни слова поперек. Но теперь он, к несчастью, уважал мою свободу и самостоятельность. А потому поинтересовался лишь тем, какое решение приняла я.

Я приехала в Париж днем. Город жил активной жизнью. Странно, что мир не перевернулся. Мне казалось, что люди должны стоять на улицах неподвижно со скорбными лицами и снимать передо мной шляпы.

Андрея в гостинице, слава богу, не оказалось. Скорее всего, он был на переговорах со своими французами. Только его мне сейчас и не хватало.

Да… Вчера я ему так и не позвонила. Черт.

Я присела на шикарное шелковое покрывало двуспальной кровати. В углу золотилось резными подлокотниками кресло в стиле ампир. Прекрасное зеркало раздвигало пространство и без того немаленького номера. Я встала и подошла к зеркалу. Мне казалось, что в глазах моих я еще поймаю тающие следы сегодняшней ночи. На меня смотрела стриженая взлохмаченная блондинка с припухшими от слез губами и немного покрасневшими глазами. От этого они только стали еще зеленей.

Печальная и женственная. С загадочно-болезненным взглядом. Сексапильный котенок. Мягкая игрушка. Дорогая вещь. Мечта нового русского, которая вернулась к утру домой, распрекрасно изменив своему мужу.

Я с ужасом схватилась за голову. Об этом я как-то не подумала. Мне теперь казалось совсем наоборот. Изменила я, выйдя за Андрея замуж. Изменила себе.

А тот, кто предназначался мне судьбой, навсегда остался для меня там, среди горных вершин, под тончайшим месяцем, на фоне синеющего окна.