Вы не назвали Стеллу.
Что?
Стеллу. Вы только что перечислили имена всей компании. Но Стеллу вы не назвали.
Не назвал? Тогда это неосознанно.
Она ведь тоже есть на классной фотографии, она не была больна в тот день, или что-нибудь еще.
Да, я знаю, что она там есть. Она стоит рядом с Лаурой. Две лучшие подруги. Все мальчики тоже стоят рядом, как встают друзья. Эта фотография лежит у меня здесь, в ящике, но мне нет нужды смотреть, я знаю ее наизусть.
А вы ее когда-нибудь достаете?
Нет, эта глава закрыта. Эта книга закончена. Как я уже говорил, эту фотографию я мог бы вам нарисовать.
Вы не упоминаете ее в своей книге.
Кого? Ах, Стеллу, вы хотите сказать. Да, это верно. Фактически я не упоминаю никого, это вымысел, второстепенные фигуры я намеренно сделал неопределенными.
Но «сделать неопределенными» – это не то же самое, что совсем вычеркнуть. В дружеской компании, которую описали вы, девушка только одна. Лаура. Миранда в «Расплате».
Я чувствовал, что должен выбрать. И этот выбор точно не был простым. Я должен был выбрать из двух сюжетных линий одну. Или, точнее сказать, этой книге было достаточно одной сюжетной линии. Вторая ее только ослабила бы. Я выбрал учителя, юношу и девушку. Чтобы больше не отвлекаться. Трагическая история любви. Фатальный исход. Или, по крайней мере, предположение о фатальном исходе. Мне показалось, что так будет сильнее. Трудный выбор. Я уже начал. Отважился на попытку, но не получилось. Вы должны понимать это так: я не вычеркивал ее намеренно. Сначала я вовсе не хотел вычеркивать Стеллу. Напротив. Бывало так, что по утрам я смотрел на ту классную фотографию, и дольше всего – именно на Стеллу. Я был зачарован. Она одна из тех немногих, кто не смотрит в объектив, хотя нужно хорошенько приглядеться, чтобы это заметить. Она смотрит прямо перед собой. Нет, это тоже не то слово. Она смотрит на себя, у меня ушли недели на то, чтобы наконец это увидеть. Эти большие глаза, эта улыбка, это милое лицо, это открытое лицо, да, оно открыто, но со стороны ничего не видно. В лучшем случае – видно, что это лицо грезит. Ему достаточно себя самого. Оно занято собой.
Есть люди, я знаю таких несколько, особенно среди моих коллег, которые, вообще-то, никогда не смотрят на тебя; они, наверное, тебя и не видят или видят исключительно в связи с самими собой. Они звонят в твою дверь, ты им открываешь и сразу видишь это по их лицу, по их глазам. Они не рады тебя видеть, не говоря уж о том, что они не будут задаваться вопросом, уместен ли их визит. Нет, они рады, что пришли. Рады за тебя. Они рады за тебя, что стоят теперь у тебя перед носом. Что они нашли время и потрудились позвонить в твою дверь. «А вот и я, – говорят они всем своим сияющим лицом. – Извольте радоваться». Такое лицо и у Стеллы – в центре класса, среди ее соучеников. Нет особого смысла смотреть в камеру, на школьного фотографа. Нет, это школьный фотограф должен радоваться, что получит ее на своем снимке. Такую, как она есть. В самой себе.
Как только я ее раскусил, я неделями каждое утро смотрел почти исключительно на нее. Не на ее одноклассников – в точности как и она сама. Думаю, что она никогда не смотрела на одноклассников, во всяком случае так, как мы – обычные люди, заметим в скобках, – смотрим друг на друга. По лицам других она разве что проверяла их реакцию – как эти другие реагируют на нее. Она, конечно, тоже была очень красивой девушкой, но иначе, чем Лаура.
Лаура выглядит на этой фотографии как самая красивая девочка в классе, девочка, за которой бегают все мальчики, о которой все мальчики мечтают. Она знает это очень хорошо, в то же самое время это мешает ей. Слишком красивые девочки часто оказываются в изоляции. И ничего не могут с этим поделать. Неприступная, думаем мы о самой красивой девочке в классе; она меня, наверное, и не заметит. И начинаем ее сторониться. Просто чтобы не переживать разочарования или того хуже – полного унижения. Мы боимся, что самая красивая девочка в классе смерит нас взглядом с головы до пят, а потом произнесет резкую отповедь. Отповедь, от которой никогда не оправишься, которую всю оставшуюся жизнь будешь носить с собой. Иногда даже буквально, именно теми словами, которые выбрала для тебя самая красивая девочка. «Не думаешь же ты, – так почти всегда начинается ее отповедь, – что можешь рассчитывать у меня хоть на какой-то шанс, что до сих пор я хоть раз обращала на тебя внимание? Хотела бы тебя попросить отныне никогда – повторяю, больше никогда – не обращаться ко мне ни с единым словом». Вот почему мы изо всех сил избегаем взгляда самой красивой девочки. Мы не хотим, чтобы она слишком рано указала нам, к какой категории мы относимся. Ясно же, что не к ее категории.
Красота Стеллы – другого порядка. Именно потому, что она так самодостаточна, она красива, как может быть красив пейзаж, зеленый холмистый пейзаж с несколькими пасущимися овцами, заснеженная горная вершина в лучах заходящего солнца. Этому пейзажу безразлично, что мы им любуемся. Так было всегда, так будет еще и завтра, и послезавтра, и через сто лет. Она излучает свет, но в то же время поглощает его, как нечто само собой разумеющееся; она никогда не станет задаваться вопросом «почему?», ведь так было всегда. Она не задается вопросами, как не задается ими поверхность земли, освещаемая лучами солнца. Точнее, лунным светом.
С той только разницей, что пейзаж не может быть отвергнут. Вы сами говорите, что пейзажу безразлично, что мы им любуемся. Но пейзажу также не может быть дела и до того, что мы его отвергаем.
Вот так и я смотрел на ту классную фотографию. Каждый день. Я смотрел на лицо Стеллы. Мальчик объяснился ей в любви, он стоит среди друзей в нескольких метрах от нее. Она считает это всего лишь естественным. В то время еще ничто не предвещает беды. Учитель сидит за своим столом. Он дышит, хоть мы и не видим этого на фотографии. Но что мы можем заметить на том снимке, так это его исключительное довольство собой. С жизнерадостным видом он сидит среди своих учеников, две верхние пуговицы его клетчатой рубашки расстегнуты, и это в то время, когда учителя зачастую еще носили пиджаки и галстуки. Он хочет быть с учениками на равных, он настаивает, чтобы они называли его по имени, он старается улыбаться, не раскрывая рта. Рядом со Стеллой стоит Лаура, ее лучшая подруга. Но Стелла, наверное, понятия не имеет, что именно со стороны лучшей подруги ей грозит наибольшая опасность, ей бы такое и в голову не пришло: девочки вроде Стеллы безоговорочно верят в надежность лучших подруг, точно так же как в надежность своего парня. Германа. Ей, Стелле, никогда не придет в голову, что, вообще-то, он запал на ее лучшую подругу, а та всего через несколько недель начнет заигрывать с жизнерадостным учителем, чтобы привлечь внимание Германа. Что происходит с такой девушкой, как Стелла, когда в один прекрасный день она осознает, что избранница не она, а другая, что ее просто использовали при обходном маневре? Она считает совершенно нормальным, что Герман увлечен ею, как считала бы это нормальным для любого другого мальчика, – какой же мальчик не падет к ногам такой девочки, как она? А потом, в один прекрасный день, совершенно неожиданно, раздается пресловутый гром среди ясного неба и он с ней порывает. И не просто порывает, а рассказывает, что променял ее на Лауру. На ее лучшую подругу.
