Через десять минут он еще попытался расслабиться так глубоко, чтобы это могло сравниться с парой часов сна, но тут зазвонил следующий будильник — на самой верхней полке с DVD-дисками фильма «Умри медленно»[40], части с первой по четвертую.
Мокрый от пота, Алекс с муками вылез из постели и выключил проклятый будильник.
Он уже мог более-менее передвигаться, и только когда приходилось часами стоять у плиты, что, впрочем, происходило каждый день, боль возвращалась и нога распухала.
Алекс сходил в туалет и, обвязав пластиковый пакет для мусора вокруг загипсованной ноги, принял душ, хлебнул глоток теплой воды вместо завтрака и почистил зубы. Три дня назад сюда заходил сантехник и наладил бойлер для горячей воды, заменив лишь датчик стоимостью в два с половиной евро. Кроме того, Алекс заплатил ему еще тридцать евро за вызов и пятнадцать — за самоотверженную работу по установке нового датчика. И уже задним числом схватился за голову: почему он несколько недель жил без горячей воды?
Наконец он собрался и покинул свой чердак.
Было двадцать минут шестого.
Когда он выходил из дому, как раз взошло солнце. Оно окинуло оранжевым взглядом дома и пообещало прекрасный день.
Редко бывало, чтобы Алекс вообще замечал, холодно сейчас или жарко, утро или вечер, лето или зима. Он, казалось, не видел ничего вокруг. В большинстве случаев он отправлялся на работу таким разбитым и усталым, что шел машинально, ни о чем не думая и ничего не чувствуя. Идет снег или дождь — его это уже давно не интересовало. У него была одна-единственная куртка, которую он носил круглый год: летом, когда было прохладно, и зимой, когда затянувшиеся морозы достигали минус пятнадцати.
Он исчезал в гостинице, работал по шестнадцать часов подряд и снова тащился домой… Он оглушал себя алкоголем, а после спал до следующего безжалостного звонка будильника и до следующего глотка теплой воды из-под душа.
Это была его жизнь.
Уже много лет.
Он уже не мог вспомнить, когда последний раз смотрел на небо или провожал взглядом плывущие по нему облака.
Но сегодня Алекс, заметив, что восходит солнце, остановился и подумал об отце, который был сейчас где-то в Италии, который мог спать, сколько хотел, а потом усесться на солнышке с бокалом просекко и наслаждаться днем.
Это разозлило его, и он быстро пошел дальше. Быстрее, чем обычно.
Без четверти шесть он уже переоделся в поварскую форму и стоял в кухне. И был — как всегда! — самым первым.
Кухня была безукоризненно убрана, и по ней не было заметно, какие сражения происходили здесь каждый день. Бедняге посудомойщику Али было хуже всех. Он вкалывал за три евро в час, и на эти деньги кормил семью из пяти человек, кроме того, еще и откладывал часть денег, чтобы посылать их в Тунис. Али целый день драил тяжелые сковородки и кастрюли — без перерыва, без еды и питья. Повара по крайней мере могли попробовать то или другое блюдо и выпить теплого пива. Через двенадцать часов у Али начинали сдавать силы, через четырнадцать он едва мог поднять сковородку и чуть не падал с ног от голода. Ему пришлось бы платить за еду, поэтому обычно он мог позволить себе лишь какой-нибудь бутерброд, однако повара нашли выход, который устраивал и Али, и их.
Через несколько часов работы кухня напоминала поле битвы и была заляпана так, что ее невозможно было узнать, потому что никто из поваров не собирался поднимать то, что падало мимо кастрюли на плиту, а уж тем более на пол. Поэтому он был покрыт остатками овощей, обрезками мяса, разбитыми яйцами, кислым молоком, слипшимися макаронами, растоптанной картошкой и уличной грязью. Кроме того, на полу стояли лужи мочи, потому что повара, не имея возможности уйти со своего поста и сделать хотя бы крошечный перерыв, поскольку в час пик вся подогнанная и налаженная система могла развалиться за секунды, просто расстегивали штаны и мочились себе под ноги.
Задачей Али было убирать эту вонючую массу каждый вечер с помощью совка. Он был человеком с крепкими нервами, но и его тошнило.
— Али, — сказал однажды ночью Роллли, су-шеф, — если ты дополнительно будешь чистить наши рабочие столы и плиты, я каждый раз стану жарить тебе толстый бифштекс.
Али не нужно было предлагать два раза — с работой он управлялся быстро и не особенно церемонился. На рабочих столах тоже валялись остатки пищи, разрезанные и уже не нужные половинки лимонов, раздавленные помидоры и луковая шелуха, и все это было залито соусами и красным вином, завалено подсохшим сыром и сгоревшими яичными белками. Али хорошо владел щеткой для подметания пола, а поскольку ничего другого у него не было, то теперь он убирал щеткой не только пол, но и рабочие столы, и за это получал свое мясо.
Так хорошо Али уже давно не жилось.
У Алекса было два выходных дня, и, взглянув на свое рабочее место, он не поверил собственным глазам. Лист передачи смены, который лежал в его ящике, оказался сплошной насмешкой. Он, как обычно, проверил запасы продуктов и установил, что меню а-ля карт приготовить невозможно. В качестве специального овощного блюда была заявлена брюссельская капуста, которая являлась основой пяти блюд, однако никто не счел нужным заказать ее. На обед было сделано шестьдесят предварительных заказов, но обеденного меню, которое в это время уже давно должно было быть напечатано, еще не было. В вечернем меню было два особых блюда из лосося, но рыбу тоже не заказали.
Не было подготовлено абсолютно ничего.
Алекс был ошарашен. Такого ужаса он еще никогда не испытывал и в этот момент понял, что не сможет приготовить ни обеденные, ни вечерние блюда, а уж тем более — меню а-ля карт. Он вообще ничего не мог приготовить. Выходит, его хотели выжить отсюда.
Он бросил взгляд в кладовую, где хранились запасы продуктов, но это ничего не дало — копченая рыба была покрыта плесенью. Конечно, ее тоже перерабатывали — плесень соскребали, рыбу очищали и готовили, но ходить по тонкому льду Алекс не хотел. Какой-то миг он раздумывал, не разморозить ли мясо для обеденного меню, но потом отбросил и эту мысль. Всего лишь неделю назад они поменяли этикетку на мясе, которое было заморожено уже шесть или девять лет назад, потому что санитарные врачи обещали устроить проверку, а хранить замороженное мясо больше шести месяцев не разрешалось.
Алексу и без того было тошно, а теперь еще кто-то явно хотел его подставить.
Он закрылся в туалете и выкурил три сигареты, но не успокоился, и с каждой минутой злоба охватывала его все сильнее. Он почувствовал, что вот-вот лопнет от ярости, и бросился по лестнице наверх.
Почти все младшие повара и ученики уже собрались.
Алекс ворвался в кухню, чувствуя себя человеком, которому нечего терять. И это чувство было почти приятным.
Су-шефа, конечно, не было, он придет не раньше десяти. Если придет вообще. Таким образом, единственным ответственным лицом оставался он, Алекс.
