Правее забайкальцев стояли амурские казаки. Тут молодежь стояла рядом со стариками. Новички!.. А посмотрите, как стреляют! На восемьсот шагов пятки ладонью закрыть можно.
На глинистой размытой дороге поставлены махальные.
В 11 часов утра стали съезжаться начальствующие лица.
Прошло минут десять ожидания. Легкий ветерок короткими и нежными порывами, словно взмахами кисти, сгонял туман, показалось голубое небо, яркое южное солнце, дали расширились, и по земле длинными струями потянулся пар. Все переменилось под лучами теплого солнца, открылась, как из-за занавеси, большая палатка и заборы деревни, усеянные китайцами.
Вдали показался экипаж, окруженный конными казаками, и георгиевский значок командующего маньчжурской армией.
— Слушай на краул! — пронеслась над полем команда, и музыканты пехотного полка заиграли встречный марш.
Командующий армией пешком обошел сотни, здороваясь с каждой и поздравляя с праздником.
Шашки вложили в ножны. Трубачи сыграли на молитву, и сотни загорелых голов обнажились под теплыми лучами весеннего солнца.
А земля все парила и парила, и струи этого пара, белые и словно живые, быстро неслись над грязным и скользким полем чумизы.
Священник в краткой речи напомнил казакам, какой день они сегодня празднуют, потом, повернувшись к аналою, начал молебен.
Хор певчих-казаков, составленный всего семь дней тому назад и обученный полковым врачом, строго и стройно пел песнопения. И торжественно звучали слова молитвы в этом теплом весеннем воздухе, на голом поле, возле усеянных китайцами глиняных стен деревни. Примолкли китайцы. Они смотрели и, казалось, думали: не этим ли сильны русские, не этою ли святою молитвой и такою тихой, светлой, радостной верой?
Молебен кончен. Аналой убран. Командующий говорит тост за Государя Императора, и каждое слово отчетливо слышно в этом живом квадрате людей. И все слушают, и все боятся проронить хотя одно слово.
— Государь Император, и отправляя меня, и вчера особою депешею, просил передать Свой Царский привет и уверенность, что во всех случаях вы выполните свой долг перед отечеством, как исполняли ваши деды и отцы. Во здравие Государя Императора «ура»!
Громкие крики «ура» сливаются с торжественными звуками народного гимна… Но вот они стихли. Еще раз поднята чарка.
— Поздравляю вас с праздником и пью за ваше здоровье, молодцы!
Потом говорил тост генерал-лейтенант Линевич, как атаман всех приамурских казаков. Командующий провозгласил тост за генерала Линевича, а полковник К. — «за почетного старика Албазинской станицы и командующего Маньчжурской армией».
Затем раздалась команда «по коням». На минуту поле покрылось бегущими людьми. Разбатовали коней и сели удивительно быстро. Командующий армией сел на рыжего коня, подведенного ему, и принял парад. Поблагодарив казаков, командующий армией верхом уехал в город Ляоян.
Праздник вступил в свои права. Веселые песни неслись из казачьего стана. Музыка играла подле палатки, шло братанье между забайкальцами и амурцами, читали телеграммы.
А в сотнях распевалась песня, сочиненная Амурского полка хорунжим Сычевым на злобу дня…
А теперь — скажи Царь слово,
Затрубит труба: «садись».
Шашки вон!.. И полетели…
Ух, японец, — берегись!..
В палатке говорились тосты. Так уже водится в офицерской семье, и казачьей в особенности, чтобы гости говорили речи, а хозяева им отвечали. У кавказских казаков для этой цели избирается особое лицо «тулумбаш» — голова стола, поют песни застольные, тягучее «мравал-джамиер», пьют за кого-нибудь и одновременно «алла верды» за другого. Много говорится в них теплого, лестного, и всегда в этих речах много огня и много чувства.
На этом празднике — потому ли, что обстановка была боевая, что смерть холодным крылом всего третьего дня «там на Ялу» задела товарищей-станичников, от того ли, что по случаю военного времени все чувства были, так сказать, мобилизованы — но речи были полны глубокого смысла…
Помню некоторые из них.
— Каждая армия, каждый народ имеет и пехоту, и кавалерию, и артиллерию, — говорил один, — но нигде нет казаков. И казаков оценила и казаками гордится Россия, но более России их ценит и боится заграница. Представителям казачества следует и на деле доказать, как грозны казаки, чтобы одно появление их, одно их имя обращало неприятеля в бегство…
Говорили и о том, что волею судеб Дальний Восток стал практической школой военного искусства, как некогда был Кавказ; что сюда стремятся офицеры со всей России, чтобы научиться той великой науке, которая называется «наукой побеждать»…
Один из гостей припомнил всем стихи Некрасова «Внимая ужасам войны»… и предложил выпить «за здоровье матерей»…
Словно тихий ангел пролетел над говорливой и шумной компанией. Стихли споры и клики. Даже «ура» не кричали в первую минуту.
— И у меня мать осталась… — сказал кто-то грустно…
— И у меня…
И вдруг раздалось громкое, стоустное дружное «ура»! Оно никогда еще не было так могуче и не шло из таких тайников сердца, из самых глубоких сердечных подвалов.
Да, праздник амурцев и забайкальцев был как праздник: и молебен, и парад, и тосты, и музыка, и «ура»… Но что-то особенное, неуловимое было еще в нем. Больше простоты было, больше сердечности в обращении. Чувствовалось, что все здесь собравшиеся, товарищи одного дела. И дело это ужасное, страшное… и такое высокое, чудное, благородное дело!..
П. Краснов. Русский Инвалид
«ВОЛЧЬЯ СОТНЯ»
Мы прицепились ко второй сотне аргунского казачьего полка. Ее никто не называет «второй». Она везде известна под именем «Волчьей» сотни.
— Здорово, волчата! — приветствует их генерал Ренненкампф, делавший с ними свой поход здесь же.
— Э, волки, давно ли? — окликают офицеров этой сотни офицеры пограничной стражи.
— Объявить «Волчьей» сотне то-то и то-то… — распоряжается на остановках командир.
— Командир «Волчьей» сотни! — рекомендуют вам молодого, приветливого офицера.
Почему «Волчья», почему волки?
Так их окрестили в китайском походе, так это и осталось за ними.
— Ты какой сотни? — спрашивает едущий с нами генерал попавшегося ему навстречу казака.
— «Волчьей», ваше превосходительство.
И считает себя правым, точно другого имени у них и нет.
— Почему же вас окрестили волками?
— Спросите у китайцев, у их генерала Ма… Офицеры хотят, чтобы это навсегда осталось за ними.
По старому казацкому обычаю, сами себе сделали бунчук. Знакомые дамы украсили его лентами, моряки подарили с «Цесаревича» ленту, на которой знаменитый итальянский маринист «Presto» нарисовал им этот броненосец. Отдавая это «на бунчук», моряки завещали: «Отомстите, волки, за нас японцам».
