Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
Криворучко — исключение. В колоссальном вале необъяснимых событий может затесаться и некоторое количество объяснимых. Кто знает, — может, отыщется и хулиган, нападавший на музыкантов в подземных переходах? И его тоже осмотрит врач и скажет: ничего страшного!
Это ничего не меняет.
И тут звонок в дверь.
Мне не хотелось ни с кем встречаться. И сильнее, чем когда бы то ни было. Я прокрался в прихожую на цыпочках и осторожно глянул в глазок. И уже в следующую секунду я отпирал дверь.
Ипполит Игнатьевич вошел с таким видом, будто мы заранее договорились о встрече. Спокойно поздоровался. Он выглядел обыкновенно, никаких следов издевательств или измождения. Даже задумчив почти как обычно. Он сел в кресло рядом с диваном. Я встал спиной к телевизору, где рассказывали о группе школьников, угнавших воздушный шар с горелкой из аттракциона в парке Хабаровска. Все это в знак протеста против ЕГЭ. Я еще не решил, как относиться к этому событию.
Ипполит Игнатьевич посмотрел на меня снизу вверх, при этом в каком-то смысле и сверху вниз, как человек бывалый смотрит на не нюхавшего пороху.
— Меня выгнали.
Мне нечего было сказать, и я ничего не сказал.
— Они обвинили меня в краже телефона у санитара Камбарова и вынудили уйти.
— Не хотите кофе?
— А у вас нет ничего выпить, Женя?
У меня были только остатки паленой текилы, купленной в алуштинском магазине год назад. Разумеется, старику, да еще перенесшему такое, предлагать это пойло было нельзя.
Однако я налил ему треть стакана, принес на блюдце, куда положил еще половинку безвкусного зимнего яблока, за неимением лимона. Он выпил, закусил. Не поморщился и не поблагодарил. Он, видимо, считал, что мы с ним все еще участвуем в какой-то совместной борьбе с темными силами, и сейчас он находится не в гостях, а на явке.
— Поздно. Товарищ Ракеев опоздал. Главное узнать мне удалось.
Я никак не мог определиться со своим отношением к нему. Временами он казался мне почти жалким, почти комическим персонажем, но вместе с тем куда деть майора Рудакова и подполковника Марченко?! Я молчал, я не стал спрашивать, что именно ему удалось узнать. Пусть все рассказывает сам.
Он покосился на свой пустой стакан. Извольте. Я налил еще граммов пятьдесят, и извинился, что нет лимона. Зачем? Если уж извиняться по этому поводу, то при первой рюмке. Значит, все же дергался.
— Я ведь хорошо, очень хорошо знаю устройство этого учреждения. У Модеста Михайловича было не совсем правильное обо мне представление. Он думал, что я тихий дурак в нарукавниках, а мне до всего было дело. Я совал нос повсюду.
Я вспомнил, что Модест Михайлович отнюдь не вспоминал об Ипполите Игнатьевиче как о божьем одуванчике, но промолчал.
— За время моей службы в институте переоборудование происходило трижды. Каждый раз это ремонт. Так вот, через мои руки бумаги на новую технику не проходили — только цемент, кафель, трубы, мебель…
— Понимаю.
— Что вы понимаете?
— Секретный объект.
Он вздохнул:
— Одним словом, — пульт в кабинете Ракеева. Он, может, и директор, но плюс к этому еще кто-то, и кто-то очень даже секретный, если говорить просто. Пульт там. Скажу больше — за картиной, что напротив окна. Возле камина. Это ложный камин, пульт там. Все просто: нажимаешь несколько кнопок…
И он вдруг стал собираться, как будто опомнился, сообразил, где находится, и решил, что находиться ему тут не надо. Я не препятствовал его эвакуации, я опасался, что он начнет требовать, чтобы я пробрался в «Аркадию» и разобрался с этим пультом, а он уходит, ни на чем не настаивая — слава богу! Очень странный человек, и гори он огнем со своими странностями.
— У меня к вам просьба, Женя.
Рано обрадовался.
— Можно я позвоню?
Его квартира была в трех минутах. Наверно, считает, что его прослушивают. А может, и прослушивают.
Он долго чах над телефоном, замирал, шевелил губами, что-то вспоминая, медленно накручивал диск моего старого раритетного телефона, потом, не прикладывая трубку к уху, бросал ее на рычаг. Снова набирал, загадочно, мстительно улыбался, потом снова бил трубкой по рычагу. Я наблюдал этот номер с телефоном и с раздражением, и с интересом. Собственно, если вдуматься, я ведь так и не поговорил со стариком. Так и не спросил, что это вступило ему в голову в тот злосчастный день, когда он потащил меня с собой за город; наблюдал только его дикие действия, и никаких объяснений. Как он сам для себя все это истолковывает? Какой теперь еще пульт?! От чего, для чего?! Это будет ненормально, если я не попытаюсь сейчас все прояснить. Хоть в самых общих чертах. Видение у него было? голос? удар током? Помнится, он что-то бормотал про утренние новости. Но что такого может быть в простых утренних новостях, чтобы так рвануло в голове?!
— Ипполит Игнатьевич, — сказал я хрипло, — мне хотелось бы у вас спросить.
Он посмотрел на меня устало и печально.
— У меня нет больше сил. Я так и не понял — что это? Какая сила наводит порядок? Свой страшный порядок. Но этот пульт имеет к ней отношение. Пульт, Женя, пульт! — он отставил телефон, махнул на него рукой, как на дурака, которому все прощает. Встал гибко, по-юношески, и ушел.
Я заварил кофе, хотя не хотел. Почему я был так рад его уходу? Он ведь почти единственный человек, с кем можно говорить на самую важную для меня тему без всяких скидок. Меня смущает, что мой единственный единомышленник так похож на чокнутого? Нет, меня ничего уже не смущает.
Почему я не дал ему посмотреть список Пятиплахова? Зачем? Что бы он мог добавить к тому, что уже сказал? Или мог? И что значит этот пульт?
Старик, конечно, безумен, но даже в его голове есть что-то кроме прямолинейной уверенности, что мы столкнулись всего лишь с неполадками в работе старых сталинских лабораторий, специализирующихся на зомбировании совграждан. Пульт, пульт! Когда-то эти вышки и трансляторы работали на манер советского радио, исподволь радовали и будировали население, затюканное сероватыми буднями (где-то я такое уже читал), а тут вдруг произошел сбой. Какой-то варвар или, наоборот, гений залез в этот пульт за картиной, нажал несколько не тех кнопок, и в сторону города попер поток лучей, подвигая граждан к раскаянию, обостряя до болезненной степени чувство справедливости.
Самое противное, что и это возможно.
А может, у них там что-то вроде непреднамеренного Соляриса? Создавали себе искусственный сверхмогучий интеллект, а он в какой-то момент зажил своей не управляемой с помощью пульта жизнью, полез в души граждан, побуждая их к альтруистическому поведению. И они там сами у себя — и Модест и остальные — истерически стараются ликвидировать утечку, просто-таки Саяно-Шушенская ГЭС, только вместо воды — психическая стихия невероятной силы.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
