Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
Пойманых подводили к королю, сильно потевшему под весом брони. Яков поднимал забрало:
– Я, король Англии, Шотландии, Ирландии и всех остальных заморских земель, которые будут мною завоеваны. Властью, данной мне Богом и людьми, дарую вам прощение!
Затем короля снимали с мерина и освобождали от доспехов. И усаживали на особое кресло возле плоского камня, служившего теперь столом, а между королевскими охотами – языческим алтарем местных скотоводов.
Прощенные королем преступники долго кланялись королю и вопили:
– Слава доблестному королю! Слава Шотландии!
После чего им следовало идти домой.
А на лесной поляне уже с ночи, под горой раскаленных углей, томилось мясо оленя – или коровы, если герцогские егеря не могли добыть оленя. Но оленья голова с рогами, измазанная коровьей кровью, обязательно валялась возле костра. Король Яков ел мясо, выпивал достаточно разных напитков, а посередине торжества обязательно и своеручно подписывал требование королевскому казначею, подсунутое герцогом:
«… На содержание и обустройство условий для приличествующего существования особы королевской крови – 5000 фунтов стерлингов. Король Шотландии Яков».
В середине июня, в канун местного праздника, стараниями католиков признанного религиозным, король Карл сидел на своем кресле у плоского камня и ждал кусок горячего мяса. Вместо слуги блюдо с мясом королю поднес герцог Мак Ферри. На широкой ладони герцога под серебряным блюдом лежал лист бумаги. Когда блюдо с мясом оказалось на камне, перед глазами короля оказалась бумага. Он прочитал: «На содержание и обустройство особы королевской крови – 10 000 фунтов стерлингов».
– Почему вдвое? – удивился король.
– Половина монетного серебря, имеющего ныне хождение в Англии, – фальшивая. У меня есть копия доклада королевского казначея Елизавете…
Яков принял от слуги правой королевской руки большой серебряный фужер с вином, залпом выпил. Слуга левой королевской руки подал ему перо. С пера на горячее мясо капнула капля чернил. Яков смахнул каплю и подписал бумагу, поданную герцогом.
Слава Богу, король Яков пока не обязан горевать о фальшивом серебре в английском королевстве…
* * *
Папский легат падре Винченто в то июньское утро с ужасом глядел на стеклянный штоф, купленный в Тронхейме у старого моряка. Божественная жидкость всего на одну линию покрывала донышко штофа. Выходило, что для падре осталось всего тридцать капель!
Принимая капли опиумной настойки, падре уже и думать забыл о приступах морской болезни. Он много ел, а потом много спал. Один раз огромный матрос случайно наступил подкованным сапогом на руку Винченто… Папский легат даже не почувствовал боли! Другой раз корабельный кок, обозленный жалобой падре капитану Ричардсону на нехватку пищи, приложился к руке Винченто раскаленной кочергой. Как бы случайно. Рука священника даже не дернулась.
Матросы на шхуне стали роптать. Ибо даже святой человек, вроде Франциска, которого испанские язычники жарили на раскаленных углях, и тот орал. Выходило так, что падре либо святее Франциска, либо – сын беса…
Капитан Ричардсон вызвал всех матросов на палубу и при них велел падре собрать вещи и переехать на вторую шхуну.
– Мы догоняем врагов, – громко сказал капитан, – будет бой. Вам, падре, следует находиться в безопасности.
Матросы смеялись. Только один матрос странного, неанглийского вида имел печать печали на лице. Он стоял позади остальных и, казалось, плакал.
Падре протолкался к несчастному, взял его за плечо и повел на нос шхуны.
– Будет исповедь! – прокричал он капитану.
Капитан Ричардсон не ответил: он следил, как матросы готовили шлюпку. Боцман стоял на корме и орал на вторую шхуну, чтобы готовились принять святого отца.
Падре отвернулся и лизнул несколько капель из штофа, затем спрятал его в сутану и решительно встал напротив матроса.
– Грешен, сын мой? – спросил он у Николы Сужина. – Покайся…
Сужин с тоской слушал иноземное непонятное бормотанье. Эх, сюда бы сейчас православного попа!
– Да иди ты от меня, – прошептал Никола, – я другой веры.
Для верности слов он сильно толкнул падре. А Винченто решил, что печальный моряк желает целовать крест, болтающийся на его груди. Падре даже не обратил внимания, что тот говорит непонятные слова.
– Давай, давай, целуй крест благословенной нашей Церкви! – закричал падре и стал тыкать четырехконечным нагрудным крестом в лицо Сужину.
Никола развернулся и саданул падре в ухо. Священник упал. Матросы опять захохотали. Подбежавший боцман пнул Николу в живот, тот согнулся от боли. И так, согбенного, боцман погнал Сужина по палубе. Вторым ударом сапога англ сбросил Сужина в трюм.
Когда разъяренный боцман поднял голову от темной дыры в трюм, перед ним стоял улыбающийся падре Винченто. Он держал перед собой нагрудный крест. Сладко пропел, а не проговорил:
– И ты грешен, сын мой! Покайся…
Боцман издал свирепый рык, схватил Винченто поперек огромного живота и в три шага подтащил к борту. Падре головой вниз свалился в шлюпку.
* * *
Падая в трюм, Никола разбил лоб о край люка и вывихнул руку об лестницу. Сжав зубы, он пробрался к канатному ящику и лег, постанывая от боли в руке. Проклятый боцман, проклятая жизнь! Здоровой рукой ощупал лоб и увидел на ладони кровь. И завыл под звонкое шлепанье корпуса шхуны по речным волнам…
Потом он лег на канаты и стал дожидаться вечера, когда к нему в угол снова придет боцман…
На шхуне матросов кормили два раза в день. Утром давали половину сухаря. Воды же было достаточно, хоть ведрами пей. А поздним вечером, когда шхуна подходила к речному берегу и вставала на якорь, матросы спускались в трюм, брали свои миски и шли в корму, к загородке кока. Тот наливал каждому горячего сального отвара и клал в миску кусок уже подванивающей солонины.
У Николы Сужина ни миски, ни ложки не имелось. Миску с варевом и ложку ему в угол приносил лично боцман. И тогда отдавал Николе еду, когда получал от него золотую монету. Потом сам же приходил за пустой посудой… Матросы, если и догадывались, зачем боцман унизительно таскает еду чужаку, то молчали.
Монет у Сужина на сегодняшний день осталось всего три.
Он решил зарезать боцмана. Потом передумал. Это будет бестолковой смертью – и боцмана и его, Сужина. Уж если мстить, так мстить по-русски.
Волоча левую, вывихнутую руку, Никола на коленях подполз к загородке из дубовых досок, наспех сколоченной на китобойной шхуне. Там хранились бочки с порохом, насыпанным в небольшие мешочки, пропитанные горючим маслом. Пушечный заряд.
Никола в полутьме осмотрел замок и крепление засова, стерегущего крышку порохового погреба. Осмотрел и две петли, на которых крышка поднималась и опускалась. Посмотрел, ковырнул петли ножом и зло засмеялся. И уполз обратно в канатный ящик.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
