Не по Дугласу. Она плакала, но не по Дугласу.
– Эйлин, ты очень помогла Джун тем, что приехала к нам.
– Я ничего не сделала. Хотела чем-нибудь помочь, но не сумела.
– Неважно. Одно то, что ты здесь… Джун так тебя ценит…
– Правда? – спросила Эйлин, веря и не веря.
Эварт заставлял себя быть вежливым даже теперь, хотя оба они были пьяны.
– Она просто не может выразить то, что чувствует. Она кажется… ну, в общем, ты понимаешь. Иногда она выглядит… командиршей. Она и сама это знает. Но ей трудно измениться… Эйлин!
Эварт шагнул вперед и в два шага преодолел разделявшее их расстояние.
Эйлин была женщиной уступчивой, особенно если выпьет лишнего. Да и нельзя сказать, что объятие Эварта застало ее врасплох. Этого можно было ожидать, хотя она затруднилась бы ответить почему. Вероятно, мужчинам часто казалось, что к Эйлин – одинокой, переменчивой, иногда удивительно безвольной, а иногда живой и проворной – можно попробовать подкатиться. И она позволила ему, даже почти поощрила. Да и трудно было высвободиться, не проявив самую настоящую грубость. Даже если это не входило в ее планы, она их моментально поменяла и расширила, подумав, как обычно в такие минуты: а почему бы и нет?
Женщин, которые так думают, считают апатичными, безвольными, пустыми, жалкими. Так считают другие женщины, и им вторят мужчины – те самые мужчины, которые во время совокупления выражают апатичным и жалким женщинам свое восхищение и безграничную благодарность. Эйлин все это хорошо знала. Она себя безвольной не считала, она просто очень легко возбуждалась. Правда, на этот раз выходило не очень: вряд ли она получит большое удовольствие от собственного зятя. А он тем временем потащил ее – причем неожиданно решительно и ловко – на заднее сиденье того автомобиля, который был побольше. Эйлин не просто подчинялась ему, но и помогала. Она почти всегда помогала мужчинам. Ей нравились их лица в такие моменты, нравилась их серьезность, почти молитвенная, их сосредоточенность на настоящем, на реальности.
Все, что она от него услышала, – это бесконечное повторение ее имени. Такое ей доводилось слышать и раньше. Что Эварт хотел сказать, повторяя ее имя, что́ для него Эйлин? Женщине остается только гадать. Зажатые не самым удобным образом на узком сиденье – одну ногу пришлось закинуть за спинку так, что могла случиться судорога, – любовники не думали о том, что и зачем происходит, все размышления были отложены на потом. Но хотелось верить, что за происходящим таится какой-то скрытый смысл, – может быть, напрасно.
Позже Эйлин нашла ответ на вопрос, что она значила для Эварта. Сумбур – вот что. Она была противоположностью Джун. Для мужчины, который только что перенес сильнейший удар, который и любит, и боится свою жену, вполне естественно искать утешения с другой – ее прямой противоположностью. Встреча с такой женщиной для него – нечто вроде краткого восстановительного лечения. И Эйлин подходит как нельзя лучше: она не отличается ни целеустремленностью, ни ответственностью, она явилась оттуда же, откуда являются на свет несчастные случаи. Он переспал с ней, чтобы подчинить себя – ненадолго и без особого риска – той стихии, которая унесла жизнь его сына и о которой нельзя говорить в их доме. Сама же Эйлин, с ее начитанностью и способностями к анализу (отличного по материалу и направленности от того, которым занимается Джун, – хотя привычка все анализировать в конце концов делает их похожими), впоследствии объяснит себе случившееся и все расставит по местам. Правда, так и не сможет решить, нашла ли она верное объяснение или все выдумала. Женское тело. До полового акта и во время него мужчины, похоже, наделяют женское тело некими особыми, только ему присущими качествами. Они произносят имя женщины так, словно оно указывает на нечто неповторимое, на то, что они всегда искали. А потом оказывается, что они передумали и эта истина должна быть всем очевидна: женские тела одинаковы. Просто женские тела.
Эйлин укладывала вещи. Сложила помятое, все в пятнах платье и сунула его на дно чемодана – поскорей, пока Джун, которая уже несколько раз прошла мимо ее двери, не заглянула в комнату. Они с Джун остались в доме одни. Все дети отправились в школу, а Эварт поехал в город, чтобы докупить тру́бы для своей водной системы. Джун должна была отвезти Эйлин в аэропорт.
Вот она вошла.
– Как жаль, что тебе приходится уезжать так скоро. Мы ничего не успели для тебя сделать, никуда не свозили. Может, останешься еще на пару деньков?
– Да я и не ждала, что вы свозите, – ответила Эйлин.
Она уже успокоилась, смятение первого дня пребывания здесь прошло. Эйлин понимала: если остаться, Джун и впрямь начнет показывать город, несмотря на то что сестра уже все видела раньше. Наверняка повезет на канатную дорогу над парками, потом – к индейским тотемным столбам.
– Ты должна приехать еще раз и побыть у нас подольше, – сказала Джун.
– Жаль, что я не смогла помочь тебе, как я хотела, – ответила Эйлин.
Фраза вылетела сама собой, а потом как бы ухмыльнулась ей. Видимо, такой уж выдался день – даже сказать ничего толком не получается.
– Я всегда кладу вещей больше, чем нужно.
Джун присела на кровать.
– А знаешь, он не погиб в автокатастрофе, – сказала она вдруг.
– Не погиб?
– Я имею в виду: не погиб во время самой аварии. Она ведь была не страшная. Те ребята, которые с ним ехали, отделались царапинами. Он был в шоке, вероятно. Да, я думаю, он был в шоке, когда вылез после аварии вслед за другими. Машина стояла на крутой обочине под очень странным углом. Влетела на склон и накренилась набок. Вот так…
Джун поставила одну ладонь – вытянутые пальцы слегка дрожали – на другую.
– Вот так, под углом, как бы под наклоном. На самом деле я не понимаю, как это произошло. Пытаюсь представить себе, но не получается. То есть не понимаю, что это был за угол и как машина могла так высоко забраться. Короче, она свалилась на него. Машина. Упала и убила его. Не знаю, где именно он стоял. А может, и не стоял. Может быть, он, не знаю, пытался отползти или подняться на ноги. Не могу представить, как это было. А ты можешь?
– Нет, – ответила Эйлин.
– Вот и я не могу.
– А кто тебе рассказал об этом?
– Один из мальчишек. Он… В общем, он рассказал своей матери, а та мне.
– Наверное, ей не стоило этого делать.
– Нет, – ответила Джун задумчиво. – Стоило. Лучше знать.
Эйлин видела лицо сестры в зеркале над комодом: голова повернута к ней в профиль и склонена вниз. Джун словно ждала чего-то, смущенная своим признанием. А собственное лицо удивило Эйлин столь подходящим к этому моменту выражением тактичности и заботы. Ей было холодно, она устала, хотелось поскорей уехать. Даже протянуть руку получилось после большого усилия. Поступки, совершенные без веры, способны возвратить веру – вот во что следует верить. И она верила, со всей энергией, какую только могла отыскать в себе в эту минуту. Надо верить и надеяться, что это правда.
