— Отправляйтесь домой, Эрик. Вам необходимо отдохнуть. За вашим отцом я присмотрю сам.
Виктор Фонтейн не произнес ни слова, пока Вивиан не закончил все необходимые проверки. Он смиренно смотрел на то, как тот заполняет его карту и не нарушал молчания, а потом заговорил.
— Каков приговор, доктор? — В его голосе можно было уловить нотки наигранной веселости.
— Просто обморок, господин Фонтейн. Вам нужно восстанавливать потраченную энергию, иначе вы рискуете попасть сюда еще раз и задержаться тут на пару дней.
Пациент понимающе кивнул. Ему было за пятьдесят, но выглядел он старше своего возраста — и седина в волосах, и нездоровый оттенок кожи лица выдавали в нем человека, который неумолимо приближается к концу жизни.
— Я хочу задать вам вопрос, доктор, — проговорил он. — Вы ведь онколог по второй специальности. Вы видели мои снимки. Доктор Миллер говорит, что мне остался примерно год, но я знаю, что это не так. И я знаю, что вы скажете мне правду.
Доктор Мори отложил карту.
— Да, я видел ваши снимки. И ознакомился с результатами анализов. Вам осталось не больше шести месяцев.
Виктор вздохнул, закашлялся и взял с прикроватной тумбочки салфетку.
— Я так и думал. — Он помолчал. — Знаете, я убил первого человека в шестнадцать, потом убил еще тысячу людей, и думал, что меня тоже когда-нибудь кто-то убьет. Но чтобы меня убила раковая опухоль, которая поселилась в моей голове… разве это справедливо, доктор?
— Справедливость субъективна.
Виктор сжал в пальцах крестик, висевший на его шее.
— Скажите, доктор, вы верите в Бога?
— Я атеист.
— А в Дьявола?
— Когда-то верил, но одна женщина сказала мне, что за мои грехи мне не выгонят и из Ада, так что с Дьяволом я никогда не встречусь.
Виктор понимающе кивнул.
— Я смотрю на вас и думаю о том, как вы молоды. У вас впереди вся жизнь. Все ошибки, которые вы не совершили. Все удовольствия, которые вы не получили… вы чем-то похожи на Эрика, он такой же борец за справедливость…
Он в очередной раз закашлялся, раздосадованно махнул салфеткой, которую держал в руках. Вивиан помог ему сесть, положив подушку под голову.
— Я хочу вам кое-что отдать, доктор, — сказал он, отдышавшись. — В кармане моего пиджака есть конверт. Возьмите его. Только не открывайте.
Вивиан пару секунд изучал конверт в золотистой бумаге.
— Вы откроете его… после моей смерти. Но до этого, пожалуйста, никому его не отдавайте. Никому. Даже вашей женщине.
— Если там деньги или чек, то я не могу это взять.
Виктор рассмеялся и снова лег, поправив подушку.
— Это не взятка, — сказал он. — Просто подержите это у себя. Вы ведь не откажете мне?
— Хорошо, господин Фонтейн.
— Благодарю вас. А сейчас, если вы не будете против, я посплю. Я очень устал.
Доктор Мори направился к двери, но остановился и после секундного размышления подошел к пациенту. Он расстегнул халат и достал из кармана рубашки опиумный пластырь. Виктор безмолвно следил за тем, как он надрывает обертку, наклоняется к нему и, близоруко прищуриваясь, в неярком свете палаты ищет отмеченную точку на шее.
— Вы не должны этого делать, — сказал он. — Думаю, Эрик попросил вас…
— Выключить в палате свет?
— Будьте так добры.
— Спокойной вам ночи.
Глава двадцать третья
Доктор Алиса Кэмерон присела в кресло напротив камина.
— Ты, конечно, не куришь? — спросила у нее наблюдавшая за огнем Ванесса.
— Нет, не курю. Разве что иногда. За компанию.
— Угощайся.
Портсигар с ментоловым Vogue переместился на другой конец стола — поближе к Алисе.
— Тут хорошо, — сказала Ванесса. — Если бы я тут жила, то зимой, наверное, не вылезала бы из этого кресла.
— Время до прихода Роберта и Вивиана у нас есть, так что мы можем себе позволить отдохнуть. Мы с двух часов дня на ногах. По-моему, я никогда не проводила на кухне так много времени.
Доктор Портман кивнула и, приняв более расслабленную позу, прикрыла глаза.
Дом, оставленный на попечение Роберту, был вполне достоин звания особняка. Ощущение торжественного величия охватывало гостей сразу, стоило им переступить порог. Гостиная была обставлена в викторианском стиле, и единственной не очень хорошо вписывающейся сюда деталью было обилие современной техники, начиная с телевизора и заканчивая музыкальным центром, который позволял проигрывать целых шесть дисков. Воспользовавшись отсутствием посторонних, женщины осмотрели каждый уголок дома и пришли к выводу, что они от него в восторге.
Величественная обстановка немного теряла свой блеск в кухне, оборудованной по последнему слову техники, но в целом дом мог сойти за жилище английского аристократа периода раннего нового времени. Также Алиса и Ванесса обнаружили задний двор с садом, небольшим прудом (рыбок в нем не было, так как зимой они вряд ли почувствовали бы себя там как дома) и беседкой. Но больше всего их удивил (и обрадовал) тот факт, что хозяева дома пользовались бассейном не только летом, но и зимой. И, если летом можно было поставить на его берегу шезлонг и погреться в лучах солнца, то теперь его обнесли стенами из легкого сохраняющего тепло материала. Вместо солнечных ванн можно было смотреть на звезды — потолок был стеклянным.
— Чем вы обычно занимаетесь во время подобных вечеров? — заговорила Алиса.
Ванесса стряхнула пепел в большую пепельницу из темно-зеленого камня — хозяин дома был известным в городе скульптором, и можно было предположить, что она являлась его творением.
— Сначала мы выпиваем, потом что-нибудь курим, а потом идем на кладбище и выкапываем из могил трупы, чтобы сделать с ними какие-нибудь нехорошие вещи. Но до этого мы, разумеется, занимаемся там любовью. Все втроем.
Алиса натянуто улыбнулась и тоже поднесла руку к пепельнице.
— Ничем особенным мы не занимаемся, — улыбнулась Ванесса. — Рассказываем истории из прошлого. В основном, сексуального характера. Иногда Роберт играет нам что-нибудь на пианино, а мы с Вивианом поем.
— Не знала, что Вивиан поет.
— И довольно неплохо. Не то, что я. Мне медведь на ухо наступил.
Алиса рассмеялась.
— А сегодня ты что-нибудь споешь?
— Если буду в настроении. — Ванесса оглядела гостиную. — Этот дом чем-то напоминает мне дом моего отца в Вене. Мы с братом любили сидеть в темном уголке при неверном свете свечей и рассказывать друг другу страшные истории. А потом нас находил отец, и приходилось отправляться спать.
