— Привет! — сказала Джинни.
— Привет! — ответил я с порога, потом подошел к дивану и поцеловал ее. Я понятия не имел, как скажу ей то, что собирался сказать. — Почему ты не спишь? Ты выглядишь совсем разбитой.
— Ура!
— Ты понимаешь, о чем я.
Она засмеялась.
— Да, я устала, но хотела дождаться тебя.
Я сел рядом с ней на диван. Ларри и Сандерс спрыгнули у нее с колен и скрылись на кухне. Я мельком подумал, что коты могли каким-то шестым чувством ощутить надвигающуюся опасность.
— Я скучала по тебе, — сказала Джинни, обнимая меня и придвигаясь ближе.
Я поднял на нее глаза и поцеловал ее, и в эти несколько секунд мне показалось, что я не прав. Она предназначена для меня. Она — единственная. Как может быть по-другому, когда я сижу рядом с ней, ее тело так близко и мне так хорошо?
— Как Гершвин и Зоя? — спросила она. Услышав их имена, я резко спустился на землю.
— Нормально, — соврал я.
— Чем вы занимались?
— Ничем.
— Шарлотта была с вами?
— Она уже спала.
— Вы что-нибудь ели? Я могу что-нибудь приготовить, если ты голоден.
— Мы поели.
Последовала долгая пауза, потом Джинни сняла с меня руки и села прямо.
— Ты мне расскажешь, что происходит? — спросила она.
Я посмотрел на нее, но не сказал ни слова. Она выглядела прекрасно. В самом деле. Я не мог поверить, что хочу с ней расстаться. И при этом я использовал старый трюк, известный каждому, — притворился злобным уродом, чтобы все закончить. Я не мог поверить, что делаю это.
— Все в порядке, — огрызнулся я.
— Да, на то и похоже.
Я пожал плечами и промолчал.
— Я жду, Мэтт.
— Ждешь чего?
— Жду, что ты мне расскажешь, что с тобой такое. У нас сегодня был такой хороший день. Мы так хорошо ладили. Ты был в порядке, когда уходил к Гершвину и Зое. Что изменилось?
Я закрыл глаза и вздохнул, пытаясь собраться с силами, чтобы сделать то, что я собирался.
Я напомнил себе, почему у нас ничего не получится.
Я напомнил себе, почему я не имел права вторгаться в ее жизнь.
Я напомнил себе, что она заслуживает лучшего и что я не мог ей этого дать.
И наконец я сказал то, что собирался.
— Послушай, — начал я, сознательно избегая взгляда Джинни. Я не мог говорить это, глядя ей в глаза. У меня не хватало для этого сил. — Думаю, у нас с тобой ничего не получится.
— Почему? — осторожно спросила она. — Почему ты передумал?
— Не знаю… Потому что… я не могу это выразить… ну, я не имею права вот так вот разрушать твою жизнь… потому что здесь дело не в тебе и не во мне, это просто ностальгия… стремление к надежности, если хочешь. Ты понимаешь это так же хорошо, как и я, Джинни. Ты не можешь не понимать. Как можем мы строить планы, принимать какие-то решения о нашем будущем всего через шесть дней? Я не имею права требовать, чтобы ты рассталась с Иэном только из-за того, что у нас с тобой была эта сумасшедшая веселая неделя. Ты должна расстаться с ним, потому что ты сама этого хочешь. Мы уже не подростки. Мы не можем так поступать.
— Ты, конечно, прав, — сказала она в конце концов. — Ее голос был тихим, спокойным и ровным. — С самого начала было ясно, что у нас ничего не получится.
— Конечно, — ответил я негромко. — Я — это не то, чего тебе не хватает в жизни.
Молчание.
— Прости, — сказал я. — Прости.
— И ты меня прости, — сказала она, вставая. — Но теперь тебе лучше уйти. В этот раз — насовсем.
Все это заняло несколько минут. Поднявшись наверх, в нашу с Джинни комнату, чтобы собрать вещи, я почувствовал то же самое равнодушие, что и при расставании с Элен. Но в этот раз оно меня не беспокоило. Я больше не паниковал из-за того, что становлюсь бездушным. Вместо этого я осознал свою только что обретенную способность все воспринимать спокойно. Я буду в порядке, сказал я себе. Что бы ни случилось, я буду в порядке.
93
К большому удивлению родителей, я снова переехал к ним, и две недели прошли без особых событий. Джинни не пыталась вступить со мной в контакт. Подозреваю, из-за того, что я не дал ей для этого никакого повода. Я тысячу раз порывался ей позвонить, но каждый раз удерживал себя от этого. За то короткое время, что я провел в Бирмингеме, я уже успел восстановить нашу с ней дружбу, влюбиться в нее, влюбить ее в себя, испортить то, что у нее было с Иэном (хотя все уже и так было испорчено хуже некуда), и расстаться с ней. Сейчас, решил я, лучшее, что я мог сделать, это не влезать в ее жизнь. Так я и поступал, и моя жизнь снова стала такой же, какой была, когда я только что приехал в Бирмингем почти уже три месяца назад. Я снова поселился в своей старой спальне, мои родители снова постоянно доводили меня до клинического сумасшествия, и я время от времени ходил вместо мамы в супермаркет за покупками, стараясь выбрать такое время дня, когда Джинни точно была на работе. Встреченные мной бывшие одноклассники: Адель Фарли (тогда: все знали, что она готова показать свои трусы за пачку чипсов; сейчас: менеджер в строительной компании и мать двоих детей) и Бриджит Гиббонс (тогда: могла продавать газету «Рабочий-социалист» прямо на школьном дворе; теперь: собирательница пожертвований для лейбористской партии). В эти две недели я довольно часто виделся с Гершвином и Зоей. Сначала это было сложно, потому что я никак не мог забыть то, что рассказал мне Гершвин. Но чем чаще я их видел, тем больше убеждался, что они не только подходили друг другу, но, несмотря на то что случилось, все еще любят друг друга. И это успокаивало меня больше, чем все остальное.
Когда дошло до приготовлений к моему дню рождения, возникли некоторые трудности. Без Джинни идея о том, чтобы пригласить Бев, Катрину и Пита казалась бессмысленной. Поэтому, несмотря на протесты Гершвина, я попросил его позвонить им и сказать, что тот сюрприз, который они мне готовили, надо отменить. Как и Гершвин в свое время, я отказался от всех предложенных вариантов празднования: уикенда в Лондоне (предложение Гершвина) и катания на четырехколесных мотоциклах в Южном Уэльсе (предложение Зои) в пользу бара «Кингс Армс». Я не хотел никакой суеты. Не хотел я и того, чтобы вместе со мной праздновали толпы народа. Я только хотел побыстрее со всем этим разделаться.
Что касается всего остального в моей жизни, то надо сказать, что стоицизм, приходящий к людям около тридцати лет, помогал мне все эти две недели после разрыва с Джинни. Я был бы рад сказать, что все это время сохранял контроль над собой и мужественно переносил печальные мысли о том, что, возможно, навсегда потерял любовь всей своей жизни, и это было бы почти правдой. Но в некоторые моменты — обычно поздно ночью — я позволял себе думать о ней и понимал, что хоть внешне все и было в порядке, внутри я, без сомнения, просто разваливался на части.
