— Ну и ну. И в смелости тебе не откажешь. Ты и глазом не моргнула — даже когда дала ему подснять колоду. Это было стильно, Унгар. Наивно немного, но характер ты проявила.
— Как настоящий мужик?
— Почти.
Вот уж никогда не думала, что падка на лесть. Но мне так приятно. Он заметил, как круто я сыграла. Он хвалит меня. Прием классический — но я, как дура, покупаюсь. И тут же перевожу разговор на Луи:
— А ты как научился?
— Когда прикован к постели, это не так уж и трудно, — грустно отвечает он. — Надо же чем-то голову занять. Пока я был в госпитале, приятель купил мне книжку по покеру, и, знаешь, я подсел. Вскоре я прочел про покер все, что только попалось мне в руки. И вот уже чуть не вся ночная смена сползается к моей койке. И мы играем. Меня, наверное, потому и выписали. Им просто надоело без конца мне проигрывать.
В один прекрасный день я прочел в газете про карточного шулера, которого арестовали в Атлантик-Сити. И я подумал: вот это жизнь. Встану на ноги, приеду в Вегас и заделаюсь профессионалом. Только мне хотелось напрочь исключить элемент везения. Понимаешь, о чем я, Одри? Чтобы все было в моих руках. Чтобы все плясали под мою дудочку. Небольшая фора — все, что мне было надо. После аварии меня вообще заинтересовало, как ворочаются шестеренки. Ведь мир-то движется. Значит, есть правила движения.
— И ты научился подтасовывать?
— Эге. Когда вышел из госпиталя, только и делал, что тренировался. Утром, днем и вечером. Порой казалось, что мне вовек не развить ловкость рук. Но я был упрям. Я убеждал себя, что покер — тоже вид спорта. Если в баскетбол я играл на уровне, то и в карты смогу. Время от времени я обыгрывал папиных приятелей. Пробовал на них приемы, которые освоил.
— И они ничего не замечали?
— Ничего. — В голосе у Луи торжество. — Порой мне даже хотелось, чтобы они заметили.
Луи говорит еще битый час. Он таки встал с постели, и приехал в Атлантик-Сити, и стал играть по казино и частным домам. Он изучил все тонкости честной игры, но, когда выпадал шанс, не мог побороть искушения. По его словам, задача несложная. Ведь лохи и впрямь рождаются каждую минуту. Так он пересек Штаты от океана до океана, набивая карманы легкими деньгами. Контакт с семьей он потерял, спал где придется и с кем придется и всячески изображал из себя чемпиона. Теперь ему в помощь была собачка — Маленький Луи. Он научил таксу в нужный момент делать стойку, умоляюще махать хвостом и лаять. Это отвлекало внимание партнеров, и Луи мог спокойно манипулировать картами. Человеку с собачкой как-то больше доверия.
— А ты хоть раз пробовал сыграть честно? — прерываю я Луи. — Ты действительно участвовал в крупных турнирах, как говорил?
— Ну конечно. Всякий раз, когда у меня в кармане появлялись приличные деньги, я отправлялся в Вегас на какой-нибудь турнир. Мне хотелось выиграть по-настоящему. У меня были амбиции, я хотел оказаться наравне с великими.
— Но дело не пошло?
Луи откидывается на спинку стула, явно затрудняясь с ответом.
— Я старался, Одри, — говорит он наконец. — Изо всех сил. Целых шесть месяцев я играл честно. И какая бы карта мне ни шла, в итоге я всегда оказывался в проигрыше. Это было невыносимо. Ну а когда не перло, я тупел и играл не в полную силу. Таких же точно игроков я обыгрывал на раз, когда мошенничал. Мне казалось, что и по-честному все пойдет легко. Хрена с два. У меня уже были средства. Хватило и на дом, и на кое-что еще. И все пошло прахом по моей прихоти. Даже жена меня бросила. Единственная женщина, которая смогла меня полюбить. Все из-за честности.
— Ты же говорил, твоя жена умерла. Подавилась кексом.
— Ну говорил, говорил! — Луи нервно притопывает ногой. — Это было бы ей по заслугам: подавиться до смерти. Только это не она растолстела, а я. Это я стал противным угрюмым маньяком. Это я пытаюсь отскрести с рук свою вину, будто грязь. Я ненавижу себя в моем теперешнем обличье. Это началось именно тогда. С каждым проигрышем я ненавидел себя все больше и больше. И всякий раз, когда я мошенничал, моя ненависть только росла. Жена меня не выносила. Неудивительно, я сам себя не выносил.
Луи отворачивается к окну и щурит от солнца глаза.
— Порой она меня бесила. Но, несмотря ни на что, я любил ее. Красавицей ее нельзя было назвать, но она была добрая, и разумная, и кроткая, если уж столько лет прожила со мной. И она так хорошо пахла. Такой чистый аромат. Как у… свежесрезанной лаванды.
Луи жмурится и осторожно втягивает в себя воздух. Я теперь вся в его власти, и он знает это. Я сижу на самом краешке стула, жадно впитываю каждое его слово, и мне не терпится услышать конец истории. Луи рассказывает, что после ухода жены он целую неделю не выходил из дома. Только сидел и пялился в стену. Пока не узнал, что жена изменяла ему. Прямо у него под носом. С давних пор.
— Вот тогда-то я и совершил самую большую ошибку. С горя. Взял последние десять тысяч и все проиграл. Все равно что выстрелить себе в лоб прямо за столом. Проигрыш за проигрышем, пролет за пролетом, и карман пуст. Я нищий, у меня ничегошеньки нет. Не считая пачки трубочного табака.
Луи дергает за пластыри, глядя на свои руки с ненавистью.
— Положение было отчаянное. Надо было побыстрее отыграться, и я занял пять тысяч у одного моего хорошего друга. Он и игру организовал — так уж ему не терпелось мне помочь. Я-то, дурак, и не понял, что все подстроено. Он всех предупредил заранее. Вежливость, манеры — словом, высший свет. Партнеры спокойненько подождали, пока я подсажу одного из них на каре, а потом вломили мне по полной. Я чуть было опять не отправился на хорошо знакомую мне койку. Он им еще и приплатил, представляешь? Чтобы они мне по ногам вмазали как следует. Вот они и постарались.
Нога у Большого Луи дергается, и я живо представляю себе картину побоища.
— Это был он? — спрашиваю я тихо. — Который все подстроил? Это он спал с твоей женой?
— Кто же еще? — горько отвечает Луи. — Ему мало было моего унижения. Ему надо было стереть меня в порошок. Я опять оказался на костылях, жить мне было негде, нервы изодраны в клочья. И ни гроша в кармане.
— Как же ты выжил?
— Жена чувствовала себя виноватой и предложила мне перебраться сюда. После смерти матери она в этой трущобе и не была ни разу. Неликвидный товар. Отомстить она мне хотела, что ли? Все равно, мне некуда было деваться. Другой мой приятель, Эдди, одолжил денег на перелет. Эдди — единственный, кто остался со мной после того, как меня ославили на все Штаты. Он сам хорош гусь, так что понял все без лишних слов.
— И ты переехал.
— Вот именно. Я-то думал — пройдет пара месяцев, пыль осядет и я займусь привычным делом. Но чем дольше я здесь сидел, тем больше меня брала в оборот моя мания. Через неделю мне стало невыносимо трудно выходить из квартиры. Через месяц мне стало невыносимо трудно открыть дверь. Я боялся. Все на свете внушало мне страх. Я не могу жить в этом мире — он до смерти пугает меня. Хочешь знать почему?
