Мать подняла голову, на ее лице трудно было что-либо прочитать.
– Разумеется, все происходит совсем не так, как было задумано. Одно влечет за собой другое, словом твой отец провел у меня ночь. Я и сейчас не могу сказать, что жалею об этом, Рейчел, все было очень мило. Но мы, к несчастью, оба заснули, а рано утром мои домашние были уже на ногах и не было никакой возможности покинуть дом незаметно. Некоторое время мы сидели, притаившись, в спальне, собирались с духом, проверяли наши чувства и нашу решимость. Фрэнк очень поддержал меня – я дрожала как осиновый лист. Затем мы спустились к завтраку. Естественно, наше появление вызвало… смятение, нов конце концов мы остались в выигрыше. Как только мы сумели успокоить твоего дедушку, он потребовал, чтобы мы безотлагательно заявили о своих намерениях на собрании квакеров, и мы поженились через месяц вместо того, чтобы ждать целый год, как первоначально хотел твой дедушка. Щеки ее матери порозовели.
– Так что не думай, дорогая, что я ничего не понимаю в любовных делах. – Она ободряюще похлопала Рейчел по колену. – Ты появилась у нас ровно девять месяцев спустя после той ночи, когда Фрэнк залез в окно моей спальни. И никто не сказал ни слова – первенцы часто рождаются чуть раньше срока.
– Ты и папа? – не веря своим ушам, проговорила Рейчел. – Он… он провел с тобой ночь до свадьбы?
– Рейчел, это не тема для обсуждения, – твердо произнесла ее мать. – Молодых людей часто захлестывает страсть. Любовь редко ошибается. Но, разумеется, нужно быть уверенным, что это любовь, а не сию минутное физическое влечение. Для женщины нет ничего опаснее, чем неотразимо красивый обманщик. Этот молодой человек, Бомонт Тилсон, из тех, кто разбивает женские сердца. Но, кажется, у него есть много хороших качеств, несмотря на… довольно буйный нрав.
– Буйный нрав? Ты называешь это «буйным нравом», мама?
– Он был тяжело ранен, Рейчел. Пережил войну. Разве твои убеждения ничего тебе не говорят? – спросила ее мать. – Душа и сердце у него изранены не меньше тела. Для молодой женщины вроде тебя любить такого человека – очень трудная задача. Дорогая, он совершенно не похож на Дэна Бринтона. Можешь ты это понять?
– Мама, – сказала Рейчел, потупившись, – меня огорчает не только это. Наша с Дэном любовь была нежной, доброй и… тихой. А эта… совсем не такая.
– Жизнь Дэна не была такой уж тихой, дорогая. Он был начинающим врачом, который много и напряженно работал. Он оберегал тебя своей любовью, возможно, даже слишком. С этим человеком все будет по-другому. Ты отправляешься в плавание по бурному и опасному морю, Рейчел, боюсь, это тебе придется оберегать его. И утешать. Во всяком случае, поначалу. Придется смириться с этим.
– Мама, по-моему, он тебе понравился!
– Я видела его только дважды, так что не могу ничего утверждать. Но он способен думать о других – он дал тебе свободу, а этот шаг, я уверена, дорого ему стоил. А тебе, разумеется, не нужен был ДжимКлакстон. – Взяв Рейчел за руку, мать нежно ее сжала. – Пойди и расскажи ему все как есть, дорогая. Всегда лучше объясниться друг с другом напрямик. А если это не поможет, – добавила она со свой венной ей практичностью, – то я всегда тебя жду в нашем филадельфийском доме.
Дорога из аэропорта в Дрейтонвилл почти незаметно спускалась к устью реки Ашипу и заливу Святой Елены. Для этого времени года день выдался необычайно жарким и влажным, и Рейчел чувствовала себя неуютно в вышитом платье с облегающим верхом и узкими рукавами. Однако она осталась довольна своим видом. Рейчел постепенно начинала привыкать к остриженным до плеч волосам, которые подпрыгивали при ходьбе.
На южном небе медленно разгорался пурпурный закат, ряды высоких кипарисов по обе стороны от шоссе отбрасывали глубокие тени, на высокую луговую траву опускался ночной туман.
За Дрейтонвиллом шоссе сменилось узкой мощеной дорогой, которая в былые времена была старой индейской тропой, шедшей вдоль берега реки. Включив фары, Рейчел внимательно следила за крутыми поворотами и нависающими над дорогой деревьями, которые загораживали серебристую гладь реки Ашипу. В лесу чернело больше проплешин, чем несколько недель назад, у самой границы плантации Тихая Пристань тоже виднелись следы тяжелой техники – сломанные кусты и поврежденные деревья.
Рейчел закусила губу. «Тихую Пристань превратили в проезжую дорогу», – сказал Бо на кукурузном поле. Теперь она поняла, что была причастна к разрушению того, что он любил, – его земли.
Дорога уходила в темноту, пересекая невысокую земляную насыпь, разделявшую заводи, поросшие кувшинками заливные луга.
Похоже, у Бо были гости. На площадке перед домом стояло несколько машин, из окон лился яркий свет. Далеко вокруг разносились звуки музыки из стереосистемы и громкие голоса. Почему-то Рейчел рассчитывала застать его одного, но ошиблась. И тут она вспомнила слова Джима Клакстона: говорят, большой дом в Тихой Пристани выставлен на продажу.
Рейчел вылезла из «Тойоты» и несколько секунд стояла, разглаживая складки на широкой юбке, собираясь с духом. «Возможно, мое платье покажется слишком нарядным», – с беспокойством подумала она. Это платье и новая стрижка – темно-рыжие волосы блестящей послушной волной ниспадали на плечи – привлекли к ней в аэропорту гораздо больше внимания, чем обычно. Возможно, юбка была слишком короткой.
Дверь открыла Джули в накрахмаленном белом фартуке. В холле за спиной величественной негритянки ярко горела люстра, из глубины дома ясно доносились звуки оживленного разговора и чей-то смех.
– Я бы хотела видеть мистера Бо, – сказала Рейчел.
– О, миссис Рейчел, добрый вечер, – произнесла повариха с мягким южным акцентом. – Вы, наверное, ждете людей, которые смотрят дом? Они вот-вот уйдут.
Когда Рейчел покачала головой, Джули, отступив, пригласила ее в дом.
– Вот что, милая, коль вы пришли, чтобы увидеть мистера Бо, то лучше я покажу вам, где его дождаться.
Она провела Рейчел к двери, которая вела в просторную гостиную с дорогими шератоновскими стульями, диваном, покрытым камчатым полотном, и висящим на стене портретом сурового плантатора в Придворной одежде восемнадцатого века. Летний бриз, Проникавший в открытое окно, позвякивал хрустальными подвесками канделябров. За окнами виднелся сад и живая изгородь из тисов.
Рейчел села на диван. Фарфоровые часы на камине отсчитывали минуту за минутой. На картине Буше резвились сладострастные пастушки и пастушки. Дверь в холл была открыта, и Рейчел слышала голоса и звуки джаз-квартета.
Наконец раздался шум шагов, гости попрощались с хозяином, передняя дверь захлопнулась. Через несколько секунд Бо вошел в гостиную.
На нем был темно-синий фланелевый блейзер, в котором она видела его в ресторане, безупречный покрой подчеркивал широкие плечи и узкие бедра, не скрывая мягкой грации кошачьих движений. После ухода гостей он тут же снял с себя галстук, который болтался в его руке. Белая рубашка была расстегнута на несколько пуговиц, и в разрезе виднелись волоски и гладкая загорелая кожа. Он выглядел таким красивым и элегантным, так великолепно смотрелся в дорогой гостиной восемнадцатого века, что трудно было поверить, что этот человек и пьяный скандалист, который дрался с Тилом на пыльном поле, – одно и то же лицо.
