Идущие по тропе миновали поворот и внезапно появились перед моряками. Их было трое, а не двое, и определенно это были не японцы. Увидев это, Николсон почувствовал облегчение, смешанное с некоторым удивлением. Подсознательно он ожидал увидеть если не японцев, то дикарей с Суматры, полуголых, как и требовал климат, с трубками для стрельбы или же копьями. Но двое из пришедших были одеты в хлопчатобумажные брюки и выцветшие синие рубахи. Не радовала и винтовка в руке у самого старшего из трех. Однако Николсон продолжал так же твердо сжимать в руке кольт. Подождав, когда эти люди окажутся в трех метрах, он вышел на середину тропы и направил кольт прямо в грудь человека с винтовкой.
Человек отреагировал мгновенно. Он замер, в коричневых глазах под соломенной шляпой мелькнул огонек, и длинное дуло винтовки качнулось вверх, описывая полукруг, пока другая рука ложилась на оружие. Но шедший рядом с ним оказался проворнее. Его мускулистая рука мелькнула в воздухе и опустилась на ствол винтовки товарища, остановив движение оружия. На удивленное и злое выражение лица товарища он ответил несколькими быстрыми, резкими словами. Старший тяжело кивнул, отвернулся и опустил винтовку так, что мушка почти касалась земли, пробормотав что-то молодому человеку. Тот кивнул и посмотрел на Николсона враждебными глазами, странными на спокойном гладком лице:
— Begrijp u nederlands?
— Голландский? Извините, я не понимаю. — Николсон непонимающе пожал плечами, коротко взглянув на Вэнниера: — Заберите его винтовку, четвертый. Подойдите сбоку.
— Английский? Вы говорите по-английски? — медленно, запинаясь спросил молодой человек. Он глядел на Николсона подозрительно, но без прежней враждебности, затем поднял глаза чуть выше и внезапно улыбнулся. Отвернулся и быстро заговорил со стоящим рядом с ним человеком, потом опять обратился к Николсону: — Я сказал моему отцу, что вы англичанин. Я узнаю вашу шляпу. Конечно, вы англичанин.
— Это? — Николсон дотронулся до эмблемы на своей форменной фуражке.
— Да. Я жил в Сингапуре. — Он неопределенно махнул рукой на север. — Почти два года. Я часто видел английских офицеров с кораблей. Как вы здесь оказались?
— Нам нужна помощь, — без обиняков сказал Николсон. Первым инстинктивным намерением его было потянуть время, прощупать почву, но что-то в спокойных глазах молодого человека заставило его отбросить настороженность. «Собственно, чего нам тянуть время», — криво усмехнувшись, подумал он и сказал: — Наш корабль был потоплен. У нас много больных и раненых. Нам нужны убежище, еда и медикаменты.
— Верните нам винтовку, — коротко сказал молодой человек.
Николсон не колебался:
— Верните им винтовку, четвертый.
— Винтовку? — Вэнниер заколебался и не скрывал этого. — Но откуда вы знаете...
— Я не знаю. Отдайте им винтовку. — Николсон заткнул кольт за пояс.
Вэнниер неохотно вернул винтовку человеку в соломенной шляпе. Мужчина схватил ее, сжал в руках и уставился в лесные джунгли. Молодой человек в отчаянии посмотрел на него и примирительно улыбнулся Николсону.
— Вы должны извинить моего отца, — запинаясь сказал он. — Вы его обидели. У него обычно не забирают оружие.
— Почему?
— Потому что Трика — это Трика. Никто на это не осмеливается, — с гордостью и любовью пояснил молодой человек. — Он староста нашей деревни.
— Он у вас главный? — Николсон взглянул на Трику с появившимся интересом.
От этого человека, от его способности принимать решения, от его согласия или отказа оказать помощь могли зависеть их жизни. Присмотревшись, Николсон увидел в этом морщинистом коричневом лице, мрачном и неулыбчивом властность, какой и должен обладать правитель племени или деревни. Трика был во многом похож на своего сына и мальчика, стоявшего в некотором отдалении за ними. Николсон догадался, что это младший сын. У всех троих были тонко очерченные губы и почти орлиные носы. В них совершенно отсутствовали негроидные признаки, и почти определенно можно было утверждать, что эти люди не смешанного с аборигенами арабского происхождения. Из него выйдет хороший помощник, подумал Николсон, если только он захочет помочь.
— Он наш староста, — кивнул молодой человек. — Я Телак, его старший сын.
— Меня зовут Николсон. Скажи своему отцу, что в трех милях к северу у меня на берегу много больных англичан, мужчин и женщин. Мы должны получить помощь. Спроси его, поможет ли он нам?
Телак повернулся к отцу и быстро заговорил на хриплом отрывистом языке. Послушал ответ и снова заговорил по-английски:
— Сколько больных?
— Пять мужчин. Не меньше пяти. С нами еще три женщины. Думаю, что они не в состоянии далеко идти. Сколько миль до вашей деревни?
— Миль? — Телак улыбнулся. — Мужчина может дойти за десять минут.
Он снова заговорил с отцом, который несколько раз кивнул, слушая его объяснение, потом повернулся и коротко что-то сказал стоявшему за ним мальчику. Тот внимательно выслушал, повторил полученные указания, сверкнул белозубой улыбкой Николсону и Вэнниеру и побежал по тропе туда, откуда они пришли.
— Мы вам поможем, — сказал Телак. — Мой младший брат побежал в деревню. Он приведет сильных мужчин и носилки для раненых. Пойдемте. Пойдемте к вашим друзьям.
Он повернулся и повел их прямо на непроницаемую на вид стену джунглей, обогнул болото, через которое Николсон и Вэнниер недавно пробирались с таким трудом, и за минуту вновь вывел их на тропинку. Вэнниер поймал взгляд Николсона и ухмыльнулся:
— Заставляет чувствовать себя тупым, не так ли? Достаточно легко, когда знаешь как.
— Что говорит ваш друг? — спросил Телак.
— Он просто жалеет, что не встретился с вами раньше, — сказал Николсон. — Мы затратили много времени на преодоление этого болота.
Трика ворчливо осведомился, о чем идет речь, прислушался к объяснению Телака и что-то пробормотал себе под нос. Телак усмехнулся:
— Мой отец говорит, что только дураки и маленькие дети мочат в лесу ноги. Он забывает, что ко всему нужно привыкнуть. — Он опять улыбнулся. — Он забывает тот случай, когда один-единственный раз ехал в машине. Когда она тронулась, он выпрыгнул через борт и сильно ушиб ногу.
Телак свободно говорил обо всем, пока они шли по тропе, освещенные проникающими через зеленый фильтр листвы лучами солнца. Он совершенно очевидно дал понять, что они с отцом ни в коем случае не настроены пробритански, но тут же подчеркнул, что ни продатски, ни прояпонски тоже не настроены. Они просто настроены проиндонезийски, объяснил он, и хотели иметь свою страну для самих себя.
Но после окончания войны, когда будут идти переговоры о свободе их страны, они предпочли бы вести такие переговоры с британцами или голландцами. Японцы всячески выказывали им свою дружбу, но едва японцы добираются до какой-нибудь страны, их уже невозможно оттуда выдворить. Они просят того, что называют сотрудничеством, сказал Телак, и уже доказали, что если не получат такого добровольно, то получат его другим способом — с помощью штыка и автомата.
