Да, он поступит, как велит ему его совесть, долг, и от этого все выиграют. Спотсвуд получит наконец свое проклятое письмо, Иден получит по заслугам, а Сторм получит амнистию и займет, наконец, достойное место в обществе. Поначалу ей это, конечно, не понравится, но потом она будет благодарить его… И он должен спасти Сторм от самой себя!
Саймон сделал шаг вперед. Галантно наклонив голову, он поцеловал руку Сторм.
— Ты просто великолепна!
Ресницы Сторм удивленно взметнулись вверх, щеки порозовели.
— Ты тоже смотришься неплохо, — с обескураживающей прямотой заявила она.
Саймон рассмеялся.
Для Сторм это было игрой — одеться светской дамой и отправиться в стан врага. Зауженная талия платья затрудняла дыхание, кринолин казался веригами, красные бархатные туфельки Августы немилосердно жали, булавки впивались в голову, но, взглянув в зеркало, Сторм с удивлением отметила, что нравится самой себе.
«Быть светской дамой, пожалуй, не так уж плохо», — подумалось ей.
— Тебе не хватает одной детали. — Реплика Саймона, произнесенная неожиданно громко, вернула ее к действительности, и она увидела, как Саймон, подойдя к серванту и отперев один из ящиков, достал из него какую-то шкатулку. Сторм с удивлением наблюдала, как он вынимает ожерелье из трех рядов жемчуга с большим граненым бриллиантом по середине.
— Ты хочешь, чтобы я надела это? — удивленно спросила она.
Саймон улыбнулся, и глаза его просияли.
— Да, очень хочу!
Он подошел к ней и стал застегивать ожерелье на ее шее. Дрожь пробежала по всему телу Сторм, когда пальцы Саймона коснулись ее кожи.
— Откуда у тебя такая красота? — спросила она.
— Это — ожерелье, принадлежавшее моей матери. Его подарил ей мой отец на свадьбу. Такова традиция…
Сторм чувствовала на себе горячее дыхание Саймона. Ей приходилось знать и гораздо большую близость с ним, но сейчас в этой близости было что-то новое. Она ощущала себя прекрасной дамой, которой галантный кавалер дарит дорогой подарок, и сердце ее замирало от восхищения.
— Ты хранишь его для своей невесты? — спросила Сторм.
От неожиданности Саймон чуть не выронил ожерелье.
— Вообще-то я думал подарить его Августе, как часть ее приданого…
— Разве ты не собираешься жениться?
— Разумеется, когда-нибудь… — смущенно пробормотал он.
Сторм вдруг представила Саймона с другой женщиной, сердце ее упало…
— И ты будешь учить свою жену любви? Как меня?
У Саймона похолодели руки. Он стоял, неотрывно глядя на непослушный завиток на затылке Сторм, на загорелую кожу ее открытых плеч. Ему хотелось дотронуться до этого завитка, целовать эти плечи…
Собравшись с духом, он произнес:
— Возможно, так и будет.
Саймон застегнул ожерелье и, повернув Сторм лицом к себе, заглянул ей в глаза.
Проживи он хоть тысячу лет, познай хоть тысячу женщин — такой женщины у него никогда не будет! Никто не сможет на него смотреть так, так целовать, так проникать в самую глубину его души… Сторм… Невинная и грешная, опасная и беззащитная, привычно знакомая и каждый раз новая, любящая его беспредельно и так же беспредельно ненавидящая. Словно бесконечное количество женщин в одной…
Саймон уже не мыслил своей жизни без Сторм. Это было безумием, но расстаться с ней теперь было бы безумием еще большим.
Он крепче притянул ее к себе:
— Сторм…
По глазам Саймона Сторм все поняла.
— Нет, — прошептала она. — Не сейчас…
Не сейчас и никогда. Этой ночью она должна бежать от него — бежать от этого взгляда, от этих губ.
Но если уж ей суждено покинуть его, может быть, напоследок… Всего один раз… хотя бы раз…
Словно сквозь сон Сторм вдруг услышала чьи-то шаги. Кто-то вошел, откашлялся… Сторм ощутила почти физическую боль, и в глазах Саймона она видела ту же боль.
— Извините, хозяин, — послышался голос Питера, — у нас кое-что произошло… Я подумал, может, вы захотите посмотреть?
Саймон с сожалением отпустил плечи Сторм и повернулся к Питеру:
— Ну, что еще там?
Они вышли, а Сторм долго еще стояла неподвижно, одновременно радуясь и жалея, что то, чего она больше всего желала в этот миг, так и не произошло.
Саймон не торопясь шел за Питером; руки его были сцеплены за спиной, лоб нахмурен. Что бы ни собирался показать ему Питер, Саймону было мало дела до всего этого — он думал только о Сторм. Простит ли она его за то, что он собирался сделать этим вечером? Может быть, раскрыть ей все карты, и она поймет наконец, что цель у них одна… Тогда они перестанут ненавидеть друг друга, все время друг друга в чем-то подозревать…
— Мы поймали двоих бродяг, — объяснял на ходу Питер. — Я бы не стал вас беспокоить, если бы вы сами не велели показывать вам всех подозрительных людей. Один из них такой громила, что шестеро с ним едва справились…
— Они в чем-нибудь признались? — рассеянно спросил Саймон.
— Нет. Молчат, как рыбы…
Они подошли к сараю. Питер кивнул охранникам, и те отступили в сторону, после чего он пошел и зажег фонарь.
Саймон посмотрел на пойманных Питером бродяг… и застыл на месте. Он не мог поручиться, видел ли когда-нибудь раньше одноглазого, но чернокожего гиганта невозможно было спутать ни с кем. Сторм называла его Помпи и говорила, что он погиб. Она плакала по нему такими искренними слезами…
— Я знаю, кто они, — спокойно сказал Саймон, — и знаю, зачем пришли.
Питер удивленно посмотрел на него:
— Они имеют отношение к этой девчонке… Сторм?
— Да, это ее люди, и они хотят забрать ее. Я прав? — обратился он к одноглазому.
Роджер посмотрел на него с презрением и ничего не сказал.
Саймон перевел взгляд на Помпи:
— Сторм сказала, что ты погиб. Еще одна ложь…
Саймоном вдруг овладела ярость. Вот почему она тогда не бежала! Она знала, что ее люди где-то поблизости…
— Не спускать с них глаз! Поставь усиленную охрану. Я займусь ими завтра.
Но когда на самом деле он собирался ими заняться, Саймон и сам не знал — сейчас ему было не до этого. Он пошел обратно в дом.
Конечно, ему следовало это предвидеть. Уже второй раз в течение одной недели в его владения, которые он считал неприступными, вторгаются чужаки — и оба раза он оказался совершенно к этому не готов…
А Сторм? Она лгала ему, и он поверил ей как последний дурак! Поверил ее невинным взглядам, вкрадчивому голосу… С него хватит! Теперь он был готов бороться с ней ее же оружием. Сегодня вечером все решится, и пути назад у него нет.
