— Как его зовут? — возбужденно расширила глаза Поля.
Катя сделала вид, что не расслышала вопроса. Ответ подразумевался сам собой. И конечно, Полина догадалась!
— Мы познакомились на вечере у друзей. Сначала он показался мне совсем неинтересным, но потом наши глаза встретились и…
— Что, искра, да?
— Да… А потом все так закрутилось. Но ведь ты знаешь, он женат, хотя жену совсем не любит…
— Марину Влади! — восхищенно прошептала Поля.
— Да… И нам пришлось расстаться. Я до сих пор не могу смотреть ни на кого, просто с души воротит. По сравнению с ним все кажутся такими мелкими, пресными.
— Да уж! — вздохнула подруга. — Я тебя понимаю. Помолчали. Мимо окна пробегали полустанки с блуждающими синеватыми фонарями, вплотную к железнодорожной насыпи подступали темные леса, а потом отбегали в степь, давая дорогу просторным полям с редкими огоньками безымянных деревень.
— Я после него никого не полюблю! — внезапно с жаром проговорила Катя.
Она сама верила в рассказанную ею историю.
Поля молча смотрела в потолок на тлеющую спираль неяркой лампочки.
— Да-а, — многозначительно вздохнула она и внезапно призналась:
— А мой муж — шофер на «КамАЗе». И свекровь в хозяйственном магазине работает. А я воспитательница в садике. А ты счастливая, Катька!
Ее собеседница глухо молчала.
Таня пришла с работы и с облегчением убедилась, что падчерицы нет дома.
«Умчалась на гулянку, наверное», — неприязненно подумала она. Ну и хорошо!
Значит, хоть один вечер обойдется без нервотрепки.
Вымыв руки, Татьяна сгрузила в холодильник бутылки с кефиром и мороженую камбалу и куснула ароматную булку, присыпанную сахаром. Наступил самый блаженный, самый сокровенный момент вечера. Она подошла к шкафу и чуть-чуть приоткрыла зеркальную дверцу.
Сейчас самым заветным ее желанием было провести ладонью по шелковистой глади любимого пальто, а потом втянуть носом, точно аромат чудесных духов, удивительный запах натуральной кожи. После этого тайного ритуала она чувствовала себя счастливой, настроение повышалось, хотелось петь и танцевать в комнате. Порой Таня, не удержавшись, доставала пальто и, несмотря на жару, примеряла его перед зеркалом, сияя восторгом. А потом аккуратно вешала его на плечики, бережно расправляя складки, и любовалась матовым мерцанием тонкой кожи.
Вот и сегодня она приоткрыла дверцу и втянула носом аромат, еще сохранившийся в шкафу, а потом протянула руку, жаждавшую шелковистого кожаного прикосновения.
Рука ткнулась в пустоту. Пальто не было.
Таня широко распахнула дверцы, включила зачем-то свет.
Его все равно не было!
Она метнулась в другую комнату, в прихожую — ничего!
Тогда она все поняла, бессильно опустилась на пол и заплакала, закрыв лицо руками.
Она плакала не долго, минут пятнадцать. Потом решительно встала, надела туфли, пригладила перед зеркалом волосы. Отыскала в стаканчике возле зеркала шариковую ручку. И вышла из дома.
В отделение милиции на Дарницкой улице она вошла совершенно спокойная, с сухо блестевшими, воспаленными глазами.
— Меня обокрали, — сказала она спокойно. — Что мне делать?
— Пишите заявление на имя начальника отделения, укажите обстоятельства кражи, что у вас похищено.
Таня села за стол, вынула ручку и, прилежно высунув кончик языка, принялась писать заявление.
— Круг подозреваемых укажите, если подозреваете кого-то, — посоветовал ей дежурный лейтенант. — С адресами.
— Круга нет, — ответила Таня. — Я знаю, кто это сделал. Это сделала Сорокина Екатерина Юрьевна. Так и писать?
— Так и пишите, — кивнул лейтенант.
Татьяна рыдала на груди мужа, по-детски вытирая слезы тыльной стороной ладони.
— Я, конечно, заберу заявление, — всхлипывала она, — но…
— Не надо, — прервал ее Юрий Васильевич. — Оставь.
Жена вскинула на него круглые, с потеками дешевой туши глаза.
— Как же… — проговорила она севшим голосом. — Как же это?..
— Должна же она хоть однажды задуматься над тем, что делает…
Он горестно сжал пальцами почти совсем седые виски.
.
В Новороссийске оказалось, что друга-одноклассника Полины нет дома, он в рейсе и вернется только через месяц.
— Ладно, снимем пока жилье и будем отдыхать, — решили подруги.
Они сняли комнату возле моря и стали отдыхать на полную катушку.
Бродили по городу, загорали и купались, катались на катере по заливу, любовались ночной работой порта, мерцанием фонарей на воде, ездили в Широкую Балку на пикник с пляжными знакомыми, объедались черешней и клубникой, предпочитая собирать ягоды на окрестных огородах, а не покупать. За две недели девушки покрылись золотистым загаром и похудели от постоянных купаний и пляжного волейбола.
У подруг было много ухажеров. Катя позволяла им водить себя в кафе и покупать вареные креветки в газетных кульках по двадцать копеек за стакан. Она представлялась своим воздыхателям то Изольдой, то Аглаей. То утверждала, что работает океанологом и живет на Курильских островах, то, загадочно улыбаясь, рассказывала, что обитает в секретном городе в тайге и занимается космическими разработками. Мужчинам при этом было глубоко все равно, кем она была на самом деле. Они млели от одного ее присутствия, от ее молодости и ее смазливой мордочки и были готовы на любые жертвы ради нее. Однако она никому не позволяла дотронуться до себя. Только одна Полина понимала почему. После объятий Владимира Высоцкого разве можно смотреть на других мужчин?
А потом Новороссийск им приелся, и подруги решили махнуть в Сочи. Там в преддверии Олимпиады недавно открылся завод по производству буржуазных напитков типа фанты и пепси-колы, и девушкам не терпелось вдоволь насладиться этим нектаром богов за тридцать копеек.
В Сочи было много молодых мужчин, и все они оказались большими любителями женской красоты. У девушек сразу же появились кавалеры. Местные пылкие мужчины с широкой кавказской душой возили их на «Волгах» в горы пить домашнее вино и есть настоящий шашлык. Им дарили цветы и свои сердца. Их катали на яхтах и звали замуж. Девушки только надменно смеялись в ответ.
А потом они переехали из частной квартиры в пансионат рядом с санаторием, где отдыхали актеры с «Мосфильма». Туда их задешево устроил один из поклонников.
Двадцать пятого июля, изнывая от адской жары, которую не облегчали ни тень кипарисов, ни морской бриз, подруги нежились в кроватях, когда в номере послышался тревожный стук.
— Девочки, вы слышали, — раздался, потрясенный голос знакомой дежурной по этажу, — Высоцкий умер!
