Пух зачмокала губами точно младенец, присосавшийся к своей бутылочке.
— Вот это да… Он вливает в меня свою силу. Ты чувствуешь, Ши-ра? — простонала Пух.
Я из вежливости кивнул, незаметно и почтительно сплюнув в сторону жгучую жидкость, и вдруг ощутил, что мои руки — как и руки остальных ящериц — невольно тянутся к нему.
— Чувствуешь?
Я подобострастно кивнул в ответ.
— Еще как.
Мы стояли точно сектанты на молельном бдении, пронзаемые неведомыми токами, охваченные общим чувством.
По рядам пронеслись шепот и всхлипывания. Все ящерицы, в том числе и мужского пола, готовы были содрать с себя последнюю тряпку, чтобы кинуть в бочонок для пожертвований. Потом на них неплохо зарабатывал хозяин заведения. Бельем проституток торговали по каталогу, рассылая почтой охочим до этого дела фетишистам. Вырученные средства шли на обновление крыши над постоянно растущими рогами Джакалопа.
Вскоре негромко звякнул китайский гонг, и охранник, не шевельнув ни единым мускулом лица, заявил:
— О’кей, леди и джентльмены, у вас есть еще пять минут, затем придется пройти в бар. Заранее благодарен.
Все тут все зажмурились и зашептали молитвы. Я залез себе под блузку и, ухватившись за енотовый пенис, сжал амулет так прочно, словно боялся, что его вырвут из рук. И стал бормотать про себя нараспев:
— О, Священный Джакалоп, молю тебя — сделай меня настоящей ящерицей. Я так хочу заслужить большую косточку.
Я уставился в мертвые туманные глаза.
— Сделай меня лучшей ящерицей, лучше, чем Сара, — выдавил я с тайным трепетом, в котором были и страх, и растущее возбуждение.
Снова разнесся вкрадчивый звук гонга, и охранник, прокашлявшись, напомнил, что время истекло. Ящерицы стали протискиваться в бар, готовые испытать свою обновленную сексуальную энергию.
Кто-то из старожилов-завсегдатаев зарядил в музыкальный автомат «Jake Lag Blues» в исполнении Папаши Стоувпайпа и Сары Миссисипи.[16]Под это блюз ящерицы, временно парализованные силой Джакалопа, входили в заведение в трансе, точно зомби, отравленные низкопробным самогоном.
Все сутенеры, что еще были способны видеть и ходить, устремились навстречу своим подопечным, спеша проверить их новообретенные возможности. Мой кавалер дремал в углу, распустив слюни.
— Ле Люп! — бросилась Пух в кожаные объятья, точно маленькое насекомое, на лету перехваченное летучей мышью. Он подбросил ее в воздух, как ребенка. — Это была фантастика! — Она заламывала руки, не в силах выразить ощущений.
Ле Люп только кивнул. Пух кивнула мне. Я подошел, чувствуя, как заиграли во мне новые таланты.
— Не будешь разочарован. Клянусь, я стала совсем другой! Это случилось! Просто чудо.
У Пух в глазах блестели слезы.
— Вот увидишь, теперь все будут мною довольны.
Я осторожно приблизился.
— Ах, да, Ле Люп, это Ши-ра. — И с этими словами снова тронула свой фонарь под глазом.
Настолько волосатого лица мне видеть еще не приходилось: оно напоминало небритый черный лобок. Кустистые бакенбарды занимали большую его часть. Маленькие черные глазки сверкали из зарослей, похожие на пряничные изюминки.
Сутенер кивнул в ответ на мое робкое приветствие, скользнув ладонью по напомаженной шевелюре, и затем этой же лапой схватив мою руку.
— Рад познакомиться, мисс Ши-ра!
Галантно склонившись, он чмокнул меня в ладонь. Рука у него была сырой и скользкой, словно собачий «аппарат» после случки. Ле Люп широко оскалился беззубой ухмылкой. Когда мы вместе направились к бару, я исподтишка разглядывал его. Он величественно качнул головой, и я ощутил, как мои щеки запылали от удовольствия.
— Как мило ты краснеешь…
— Я тоже иногда краснею! — торопливо встряла Пух. — Просто если бы меня смутили по-настоящему, я бы могла так покраснеть, что…
Ле Люп шикнул на нее так, что мы вздрогнули.
— Извини, детка, я напугал тебя? — Он погладил меня по руке. — Просто твоя подружка Пух иногда не умеет вовремя заткнуться.
— Прости, прости, — жарко зашептала Пух. — Я не хотела…
Ле Люп, не отрывая от меня глаз, продолжил:
— Такая симпатичная крошка, — и я снова почувствовал, что неудержимо заливаюсь румянцем. — Как мне нравится твоя золотая головка… С кем ты пришла сюда, милая?
Я ткнул пальцем в своего свернувшегося в углу кавалера.
— Да он здесь прилип, как волос на бисквите, — рассмеялся Ле Люп, за ним Пух, а потом и я. — Твой папашка? — осклабился он.
Я потряс головой.
— Ты на него работаешь?
Я снова тряхнул головой. Он ухмыльнулся еще шире и откровеннее.
— А на кого?
Я шеей почувствовал его дыхание, хранившее запах лакрицы.
Я поежился.
— Ах ты моя крошка, настоящая принцесса Златовласка! — услышал я его смех.
За ним рассмеялась Пух, и потом уже подхватил я. Тут я обратил внимание, что швы на плечах его кожаной куртки расползаются по сторонам.
— Впрочем, ты умрешь с голоду, пока я буду тебя расспрашивать. Столько часов проторчала в очереди, бедняжка!
С этими словами он встал, выпустив наконец мою руку.
Пух тут же озабоченно потерла живот.
— Да, я тоже проголодалась. Я бы сейчас съела деревенскую чечевичную лепешку с соусом карри и большой куриный стейк, потому что я…
Ле Люп метнул на нее яростный взгляд. Затем протянул мне руку, и я вложил туда свою ладонь. И послушно устремился за ним в обеденную залу.
— Голодная, — пробормотала Пух за спиной. — Прямо такая голодная…
— Ты просто приводишь меня в восхищение. Такая миленькая, — бормотал Ле Люп, пока я снимал ножом подгоревшую корочку с половинки цыпленка, поделенного на двоих с Пух.
Мне хотелось рассказать им, как кормят в нашем дайнере «Голубятня», о Болли и его пышном шеф-поварском колпаке. А также продемонстрировать свою косточку, поиграть ею перед их обалделыми взорами и поведать о том, как я собираюсь добиться самого большого в мире енотового пениса. Но вместо этого погрузился в молчание.
Ле Люп подбрасывал орешки. Язык его выстреливал изо рта точно у игуаны, хватая их на лету.
— А хочешь Западно-Виргинской шипучки? — Пух торопливо плеснула мне в стакан прозрачной жидкости из фляжки.
— Не пичкай ее этой отравой! — вмешался Ле Люп, ударив ее по руке.
— Пардон, — Пух с размаху хлебнула слишком много и закашлялась.
