Бобби сказал, что, может быть, она просто слабоумная и машет всем прохожим.
Но она совсем не похожа на слабоумную.
Бобби сказал, что бывают слабоумные, по которым этого не скажешь, они ведут себя как нормальные люди, и ни за что не догадаешься, что у них крыша съехала.
Я подумал, что, может быть, Бобби сам идиот и этим все объясняется?
Когда на следующее утро я ехал в школу на велосипеде, то помахал ей, а она помахала мне в ответ и улыбнулась.
Я смотрел на нее, думая о том, что сказал Бобби, и чуть не врезался в припаркованный на обочине автомобиль.
Идиот.
Сьюзен тоже будет брать уроки у миссис Кантуэлл.
Черт побери!
Мы со Сьюзен подружились.
Мы встречались у дверей миссис Кантуэлл. Сьюзен уходила с урока, а я приходил на урок. Поначалу были только робкие «привет» и «пока», бессмысленные слова, произнесенные в растерянности и смущении, но со временем мы дошли до того, что разговаривали уже минуты по две.
Я пригласил ее на день рождения Виктории и Ребекки. 14 апреля им исполняется двадцать один год. Через три месяца. Но в тот же момент я пришел в замешательство и почувствовал себя дураком. Три месяца — это еще так нескоро.
Что, если она откажется?
Что, если она будет смеяться надо мной?
А что, если согласится?
Я почувствовал, как меня скрутило узлом, поперек лба легла морщина, лицо покраснело, уши похолодели, и я вспотел.
Она согласилась.
Она сказала, что будет рада пойти, но я тоже должен буду прийти к ней на день рождения через три недели. «Ну конечно! — согласился я. — Обязательно» Мы стояли и улыбались, не зная, что еще друг другу сказать. Солнце отражалось от наших зубов, и казалось, что эта солнечная пауза будет длиться вечно. Наконец она, поморгав, произнесла: «Пока», скатилась со ступенек и поскакала через дорогу к дверям своего дома. Прежде чем закрыть их за собой, она помахала мне.
Никогда еще я не получал такого удовольствия от ирландского языка, как в тот день, потому что почти не слушал, что говорит миссис Кантуэлл. Мне предстояли три самые длинные недели в моей жизни. Я разрывался между желанием поскорее пойти к ней на день рождения и страхом перед этим событием.
Миссис Кантуэлл.
Вот это была женщина!
Как она была сложена!
И при деньгах.
И вдова.
Но вид у нее был свирепый. Вернее, просто строгий. Не думаю, чтобы ее ученики приходили когда-нибудь на урок с несделанным домашним заданием.
Мы с Бобби подозревали, что она ведьма, потому что она всегда была одета в черное и волосы у нее были длинные, черные как уголь. Лицо у нее было бледное, как луна, и печальное, не такое красивое, как у кинозвезды, но и не уродливое, — среднее. У нее была привычка пристально смотреть на человека, от чего вам становилось не по себе. Мне казалось, что она смотрит мне прямо в душу, вытаскивает на свет божий все мои секреты, особенно самые сокровенные. С ней я чувствовал себя так, будто все время вру, даже если я говорил правду.
Я решил, что она, наверное, очень несчастна.
Глаза у нее были печальные.
Сьюзен сказала, что часто во время урока миссис Кантуэлл подолгу смотрит в окно. Просто сидит и смотрит на жизнь, которая проходит мимо, — как какая-нибудь старая больная женщина.
— Миссис Кантуэлл, а вы никогда не выходите из дому? — спросил я ее.
До этого в течение шести месяцев я практически не разговаривал с ней, только отвечал на ее вопросы по теме урока.
— Редко.
Она сидела в кресле у окна, пристально глядя на меня. Мне захотелось попрощаться с ней, сказать «до свидания» и уйти.
— У вас разве нет друзей?
— Почти нет. По крайней мере, таких, из-за которых стоило бы волноваться.
— А вам не скучно?
— Я привыкла. И теперь мне это даже стало нравиться. Так даже лучше.
— Но вы всегда кажетесь такой печальной.
— Ты что, жалеешь меня. Александр Уокер? Я вполне довольна жизнью.
— Мне было бы грустно, если бы никто не приходил ко мне в гости.
— Ну, у такого хорошенького мальчика, как ты, должно быть, много друзей, не так ли?
— Ну да, у меня есть друзья. Но это не настоящие друзья, просто приятели.
— А Сьюзен?
Случалось с вами, что от неожиданности ваши ноги сводит судорога, под коленками выступает холодный пот, трусы и майки лезут во всякие неудобные места, грудь сдавливает, из-под мышек стекает горячий пот, горло пересыхает, волосы встают дыбом и начинают чесаться, — все это одновременно? Вот это и случилось со мной, когда она спросила про Сьюзен.
— Она тебе нравится, да? Это же так естественно.
— Ну, в общем, да. Но ведь она девчонка.
— Да, тут ты прав. Я тоже заметила это.
— Я не влюблен в нее. Она просто хороший друг.
— Понимаю. Мне просто хотелось подразнить тебя.
После этого разговора у нас с миссис Кантуэлл были прекрасные отношения.
Так как я был у нее, как правило, последним из учеников, она иногда приглашала меня остаться на чай. Я сказал ей как-то, что мне нравятся шахматы, хотя играю я не очень хорошо, и она стала меня учить. Так что уроков прибавилось, но это было не страшно, потому что она при этом больше не вела себя как учительница, а улыбалась и даже шутила по поводу моих постоянных ошибок. На самом деле виноват в них был Бобби, он научил меня совершенно диким ходам, которые сам придумал.
Миссис Кантуэлл научила меня играть правильно. Она говорила, что самое важное — сосредоточиться и не делать ничего, не обдумав этого как следует. Еще надо знать, что твой соперник может сделать в данный момент. И наконец, всегда выигрывать белыми и добиваться ничьей черными. Тогда я буду делать меньше ошибок и реже буду проигрывать.
Всегда иметь цель.
Всегда иметь план.
Всегда быть сосредоточенным.
Это три самых лучших урока, которые я усвоил на ее занятиях.
Я получил настоящий пригласительный билет на день рождения Сьюзен.
А Бобби не пригласили. Это было здорово.
Плохо было то, что требовался маскарадный костюм.
Терпеть не могу маскарадных костюмов.
Я и в своей-то шкуре чувствую себя неуютно, так зачем мне напяливать еще чью-то чужую?
И кем мне нарядиться?
Вот черт.
Ну просто блестящая возможность выставить себя дураком в глазах Сьюзен и всех ее друзей.
