Комнаты шли анфиладой, создавая иллюзию безграничного пространства. Самой эффектной выглядела большая гостиная в форме ротонды, ее окна выходили на набережную Сены, потолок казался выше благодаря мраморным дорическим колоннам. Изумрудно-зеленая обивка кресел в стиле Людовика XVI, столы в стиле Регентства. Стены Луи Маркусси расписал, вдохновившись мотивами гобеленов Пикассо и Миро.
Шедевры примитивного искусства Африки, Австралии и Океании наводнили библиотеку, холл и гостиную. Столовую оклеили лионскими бумажными обоями, обставили мебелью в стиле бидермейер[10], на стены повесили картины Пикассо и Модильяни. В спальне, любимой комнате Мадам, стоял гарнитур в стиле Карла Х, принадлежавший некогда принцессе Матильде. На кровать и кресла наброшены золотистые атласные покрывала, расшитые жемчугом: Елена выкупила их у Миси.
— Из всех моих домов этот — самый любимый, — признавалась Мадам. — Нигде на свете мне не бывает так уютно.
В 1937 году Луи Сью получил премию за лучший архитектурный проект, особо были отмечены технические усовершенствования: встроенная шахта лифта, трубы отопления под потолком. Но газеты все равно глумились над «небольшой квартиркой мадам Рубинштейн комнат в пятьдесят, стараниями господина Сью оснащенной золотыми ванными, платиновыми телефонами и шедеврами Пикассо всех времен и размеров». Конечно, они преувеличивали, золотых ванн в доме не было, но на строительство и отделку дома и вправду ушла уйма золота.
Наконец-то квартира готова, и Мадам заказала Доре Маар, возлюбленной и музе Пикассо, фотографии всех ее комнат и пять собственных портретов в интерьере.
Елена долгие годы обставляла особняк на набережной Бетюн, постоянно что-то меняя и обновляя. В ней проснулась неуемная страсть коллекционера.
В 1938 году мадам Рубинштейн вместе с Мари Кюттоли, хозяйкой салона «Мирбор» и владелицей обширной коллекции предметов искусства, учредила премию, присуждавшуюся современным художникам. Первым лауреатом стал скульптор-кубист Анри Лоран: две дамы торжественно вручили ему чек на 25 тысяч франков.
Это событие запечатлено на фотографии. Входящие в жюри художники и поэты: Анри Матисс, Жорж Брак, Фернан Леже, Луи Маркусси, Поль Элюар, Жан Кассу — обступили Елену и Мари. На следующий год вручение премии не состоялось, началась война. Но в лучшие времена на просторной террасе дома Елены собирался весь Париж. Ведь никто так не любил и не умел устраивать роскошные приемы, как Мадам.
Княгиня Гуриели
Можно ли прожить без мужской поддержки? Мадам поневоле привыкла к самостоятельности. И, чтобы не страдать от одиночества, прибегала к проверенным способам: работала до изнеможения, даже больше, чем обычно, путешествовала, играла в бридж с лихорадочным азартом. В Париже партии в бридж составлялись у графини Мари-Бланш де Полиньяк, дамы гостеприимной и светской, в отличие от своей замкнутой нелюдимой матери, знаменитой Жанны Ланвен. В доме графини на улице Барбэ-де-Жуи в Седьмом округе часто собирались знаменитости и русские аристократы, эмигрировавшие во Францию после Октябрьской революции, и обыгрывали в карты парижский бомонд ради хлеба насущного.
Как-то раз в 1935 году на вечере у графини карточным партнером Мадам оказался сорокалетний красавец, рослый, стройный, с правильными чертами лица, высокими скулами, миндалевидными глазами. Князь Арчил Гуриели-Чкония был не только красивым, но еще и жизнерадостным, добродушным, держался непринужденно и сердечно. Они сразу подружились. Князь постоянно ее смешил, хотя играл не менее азартно, чем она. Давно Елена так не веселилась! Подшучивая над ней, он не пощадил ни ее беспомощных попыток схитрить, ни ребяческой злости из-за пустячного проигрыша, но Мадам ничуть не обиделась, лишь хохотала в ответ.
Неужели в его жилах и вправду течет голубая кровь? Не важно. Иной владел когда-то стадом баранов в Грузии, а теперь представлялся разорившимся богачом. Среди многочисленных русских эмигрантов в Париже мнимых аристократов не меньше, чем высокородных шоферов…
Князь неплохо знал Францию, поскольку провел здесь детство. Затем вернулся на родину и окончил военную академию в Москве. Во время революции сражался в Прибалтике на стороне белых. Его отец был известным литературным критиком. По словам князя, род Гуриели упоминался в летописях с XIII века. Его титул — не важно, подлинный он или фальшивый, — произвел впечатление на Елену. Мадам не прочь была бы стать княгиней… Впрочем, мысль о повторном замужестве ее не занимала.
Назойливым советчикам-друзьям она по-прежнему твердила:
— На что мне сдался новый муж?
И не рассказывала им о своем увлечении князем Гуриели: к слову не пришлось.
— Муж всегда пригодится, — возражали ей в кругу самых близких, мечтавших, чтобы она устроила свою личную жизнь. — Будет хотя бы такси вызывать!
Елена приехала в Париж всего на несколько недель, но, несмотря на огромную занятость, старалась не пропустить ни одной партии в бридж. По странной случайности всякий раз именно князь оказывался ее партнером. Затем играли у нее, на набережной Бетюн. Она пригласила и князя.
Арчил не сказал ни слова о том, поразила его или смутила чрезмерная роскошь в ее особняке. Вот безукоризненно воспитанный и от природы сдержанный человек! Елена повела его на крышу, чтобы показать уникальную панораму Парижа. В ночном небе ни облачка, лунный свет ласково окутывал их. Ей было с ним легко, разница в двадцать три года совсем не ощущалась: насколько же он надежнее, доброжелательнее Эдварда! И куда остроумней. Арчил в любой ситуации мог успокоить и отвлечь ее отменной шуткой.
С ним не нужно лезть из кожи вон, доказывая, что ты образованна и развита, и вместе с тем нет недостатка в темах для умной, приятной беседы. Плавность переходов, естественность, простота. Как все жизнелюбы, Арчил обладал очаровательной безмятежностью и неизменно воспринимал происходящее с наилучшей стороны: каждый день для него был праздником. А Елена отчаянно нуждалась в радости и поддержке. Тяжесть каждодневной борьбы, постоянное давление обстоятельств измучили ее. Весь вечер Арчил балагурил, но вдруг стал серьезным:
— Елена, прошу, окажите мне честь, отужинайте со мною завтра!
— Завтра? Мне жаль, но это невозможно. Я возвращаюсь в Нью-Йорк…
Арчил некоторое время удерживал ее руку в своей. Он взял ее за руку сочувственно и почтительно, без тени фамильярности или дерзости. Обошелся без лишних красивых слов, за что Елена была ему благодарна. Приятная, теплая, ласковая рука. Может быть, муж пригодится ей не только для того, чтобы вызывать такси? Что, если она вновь почувствует себя любимой и желанной? Возрасту наперекор…
— А где вы предпочитаете ужинать в Нью-Йорке? — невозмутимо осведомился Арчил.
— В «Colony».
Роскошный ресторан для самых богатых и знаменитых: там стоило показываться время от времени. У нее был любимый столик, официанты знали ее пристрастия и причуды наизусть.
