Он вновь взглянул на дату. Теперь Вейн знал, каким образом Бринсли заставил отца Сары дать согласие на этот брак. Теперь Вейн имел перед собой ясную картину. Он понимал, почему граф не помешал этому браку, почему, возможно, даже поощрял дочь в ее стремлении выйти за Бринсли.
Был ли граф убийцей Бринсли? Вейн нахмурился. Непохоже. Лорд Строи, хоть и считался не слишком разборчивым в средствах политиком, не стал бы прибегать к банальному убийству, желая поквитаться с Бринсли, не стал бы бросать дочь на произвол судьбы. Нет, конечно. Но если бы ему пришлось выбирать между разоблачением или устранением Бринсли, то, возможно…
Вейн похлопал письмом по кончикам пальцев, рассеянно глядя в пространство.
Тот круг, к которому принадлежал Вейн, был слишком узок для того, чтобы рано или поздно тайное не стало явным. И потому в свете, как правило, знали или по меньшей мере догадывались о том, кто из джентльменов предпочитал общество лиц своего пола обществу дам. Вейн считал, что это — личное дело каждого, и среди его знакомых было довольно много джентльменов, которые имели такие же наклонности. Это не мешало Вейну относиться к ним с уважением.
Но есть закон, который никто не отменял. За мужеложство могут и повесить. И даже если графу удастся избежать уголовного преследования, скандал разрушит и его, и его семью.
Вейн покачал головой. Должно быть, граф сошел с ума, если стал в письме описывать свои чувства к другому мужчине. Но кто прислушивается к доводам рассудка, когда речь идет о любви?
Бринсли поставил графа в безвыходное положение. Вейн искренне сочувствовал человеку, который на протяжении десяти лет жил под дамокловым мечом. Но он не мог забыть о том, что ради своего спасения граф принес в жертву собственную дочь. Строи отказался лгать ради того, чтобы обеспечить дочери алиби. Что это было: принципиальность? Или страх разоблачения?
Догадывалась ли Сара о действительном положении вещей? Вейн был почти уверен в том, что она ничего не знает.
Вейн убрал письмо в карман, достал документ, который имел прямое отношение к Рокфорту — письмо о мошенничестве, которое тот задумал, но так и не осуществил, письмо, которое не представляло для Вейна ровно никакого интереса, — сложил его и запечатал. Затем он приказал лакею отвезти письмо Рокфорту и передать с наилучшими пожеланиями.
Тайна смерти Коула отчасти приоткрылась.
Но Вейн так и не нашел банковский чек.
Каждое утро Сара отправлялась на прогулку в парк. Она просыпалась рано и приходила в парк намного раньше, чем туда стекался бомонд. И тем не менее Сара всегда носила шляпу с густой вуалью на случай, если какая-нибудь ранняя пташка из ее знакомых случайно залетит туда в неурочный час.
В это время в парке в основном гуляли няни с детьми. Няни и гувернантки помогали малышам кормить уток или запускать воздушных змеев, отчитывали тех, кто отваживался подбегать слишком близко в воде или играть в грязи.
Сара, сидя на скамейке, смотрела на них, и сердце наполнялось болью. Она так сильно хотела ребенка, что порой не знала, как с собой справиться. Она чувствовала ноющую пустоту внутри, страдания были не только душевными, но и физическими. Сара невольно спрашивала себя, чувствуют ли все бездетные женщины то, что чувствовала она. Страдают ли они так же, как страдала она?
Маленькая девочка в пелеринке вишневого цвета поверх платьица с пышными оборками на нетвердых ножках шагала по траве, протягивая руки няне, и визжала от восторга. Сара тоже засмеялась, но резко осеклась, заметив, что и девочка, и ее няня смотрят на нее в недоумении.
Покраснев от стыда, Сара опустила голову и поспешила уйти.
Она шла домой, и глаза жгли невыплаканные слезы. Давно бы пора успокоиться. К чему рыдать над тем, что все равно, нельзя ни изменить, ни исправить? Кажется, уже много лет назад она смирилась со своей судьбой. Но сейчас, думая о том, как сильно хочется подарить Вейну ребенка, Сара чувствовала, как сжимается грудь, мешая дышать. Она прикусила губу, пытаясь остановить подступающие слезы, и ускорила шаг.
Придя домой, она торопливо сняла шляпу и перчатки и поспешила наверх, уже почти ничего не видя сквозь пелену застивших глаза слез. Скорее в спальню, туда, где ей никто не помешает выплакаться. Опустившись в кресло у окна, она дала наконец волю слезам.
Скрипнула дверь, и Сара вскинула голову. Вейн вышел из своей уборной — живое воплощение мужской красоты. Сара в растерянности обвела взглядом комнату и поняла, что перепутала спальни. Вместо своей спальни она забежала в спальню мужа.
— Сара? В чем дело? — Он шагнул к ней, протянув руку.
Сара вскочила, торопливо утирая слезы.
— О! Прошу прощения. Я не хотела сюда приходить.
Он ничего не сказал, лишь молча обнял ее. Вначале от неловкости она не знала, куда себя деть. Но он вел себя так, словно и не замечал того, что у нее распухло лицо и покраснел нос. Он поглаживал ее по спине, успокаивая, утешая, и отчего-то она едва не начала рыдать вновь.
Вейн бормотал ласковые слова утешения, и вскоре напряжение начало покидать ее. Сара обхватила его руками, уткнувшись ему в грудь. Размеренный стук его сердца успокаивал. И вскоре тяжесть, что, казалось, грозила раздавить ее легкие, куда-то исчезла.
— Я испорчу твой красивый сюртук. — Она шмыгнула носом и, чуть отстранившись, провела кончиками пальцев по влажным лацканам его сюртука.
— Это старье? — пророкотал он. — Мне он все равно никогда не нравился.
С тихим смехом она позволила ему прижать себя к груди. Он не держал ее вот так с той первой ужасной ночи. Она не помнила, чтобы кто-то еще обнимал ее с такой нежностью.
Через несколько драгоценных мгновений он чуть отстранился.
— Так в чем дело?
Она подняла голову.
— Я хочу ребенка, Вейн. Так сильно, что… — Сара замолчала, увидев, что он слегка поморщился, словно от боли. Конечно, она была не одинока в этом желании. Конечно, он тоже испытывал острую боль из-за их бездетности.
Стыдясь того, что дала волю своим эмоциям, Сара покачала головой и вытерла слезы.
— Прости меня. Расклеилась от жалости к себе. Обычно со мной такого не случается. Я давно уже с этим смирилась. — Сара смотрела в его лицо. — Ты хотел бы…
— Конечно, хотел бы. Но если этому не дано случиться, я смирюсь.
— Это несправедливо по отношению к тебе.
Он прикоснулся к ее щеке.
— Ты дала мне право выбора, помнишь? И я сделал свой выбор. И я бы сделал этот выбор вновь, тысячу раз.
Он поднес ее ладони к губам, одну за другой. Вместо того чтобы съежиться при мысли о том, что он притрагивается к ее безобразным шрамам, сердце наполнилось нежностью. Казалось, оно заполнило собой все пространство ее груди. Он принимал Сару такой, какой она была. С ее бесплодием, с ее шрамами, со всем, чем она была.
