Книга Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу

Пока все идет очень хорошо, решил Луций Корнелий Сулла в начале декабря. Многие все еще не решались убить кого-либо оглашенного в списке, но некоторые, например Катилина, показывали пример, и количество денег и имущества, конфискованных у поименованных преступников, увеличивалось. Конечно, Сулла шел по этому пути лишь ради денег. Откуда-то должны были поступать огромные суммы, в которых нуждался Рим, чтобы стать платежеспособным. При обычных обстоятельствах деньги пришли бы из сундуков провинций, но из-за действий Митридата на востоке и неприятностей, доставляемых Квинтом Серторием в обеих Испаниях, из провинций некоторое время будет не выжать дополнительных доходов. Поэтому отдать деньги должны Рим и Италия. И все же этот груз нельзя взвалить ни на плечи простых людей, ни на тех, кто Убедительно продемонстрировал свою лояльность делу Суллы.

Сулла никогда не любил Ordo Equester — девяносто одну центурию первого класса, в которые входили всадники-коммерсанты, и особенно восемнадцать центурий старших всадников, которые владели общественным конем. Среди них было много таких, кто разжирел при администрации Мария, Цинны, Карбона. Эти-то люди, решил Сулла, и заплатят по счету — ради экономического выздоровления Рима. Диктатор с радостным удовлетворением Думал, что нашел идеальное решение: не только казна наполнится, но он еще и уничтожит всех своих врагов.

К тому же он нашел время разобраться с другой своей антипатией — Самнием, причем самым жестким образом, послав в злополучную область двух худших, по его мнению, командиров — Цетега и Верреса. И четыре легиона хороших солдат.

— Не оставляйте ничего, — распорядился Сулла. — Я хочу превратить Самний в такое место, чтобы ни один человек не захотел жить там снова, даже старейший и самый патриотичный самнит. Срубите деревья, уничтожьте посевы на полях, сотрите с лица земли города и сады, — он улыбнулся своей ужасной улыбкой, — и снесите головы всем «шишкам».

Вот! Это научит самнитов. И избавит его от двух очень вредных человек на будущий год. Они не будут спешить с возвращением! Слишком много денег предстоит добыть сверх того, что они пришлют в казну.

Вероятно, для других частей Италии было хорошо, что семья Суллы прибыла в Рим именно в этот момент, чтобы внести в его жизнь какую-то видимость порядка, в котором он нуждался и по которому скучал, сам того не сознавая. Во-первых, он не знал, что вид Далматики окажется для него ударом. Колени его подогнулись, и он почти упал на стул, глядя на нее, как зеленый юнец пялится на неожиданный приход недосягаемой женщины.

Очень красивая — но это он всегда знал. Со смуглой кожей одного цвета с волосами. И этот взгляд любви, который, казалось, никогда не исчезал, никогда не менялся, неважно насколько стар и безобразен становился Сулла. И вот она сидит у него на коленях, обвив его тощую шею руками, прижав его лицо к груди, лаская его покрытую струпьями голову, целуя ее, словно это по-прежнему та великолепная голова с волосами оттенка красного золота, которыми он щеголял. Его парик — где его парик? А потом она рывком подняла его голову — и он почувствовал прелесть ее рта, захватившего его сморщенные губы и не отпускавшего их, пока они снова не ожили… К нему стали возвращаться силы. Он поднялся со стула, держа ее на руках, и, словно празднуя триумф, пошел в их комнату и там занялся с женой чем-то большим, чем просто триумф.

«Вероятно, — думал он, утопая в ней, — все же я способен любить».

— Как же я скучал по тебе! — сказал Сулла.

— Как же я тебя люблю! — ответила Далматика.

— Два года… Прошло два года.

— Словно две тысячи лет.

Когда первый пыл воссоединения прошел, она превратилась в разумную жену и с удовольствием, тщательно всего его осмотрела.

— Кожа твоя стала намного лучше!

— Я получил мазь от Морсима.

— Зуд прекратился?

— Да.

После этого она стала матерью и отказалась отдыхать, пока он не прошел с нею в детскую, чтобы поздороваться с маленькими Фавстом и Фавстой.

— Они ненамного старше нашей разлуки, — сказал он и вздохнул. — Они похожи на Метелла Нумидийского.

Далматика еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

— Я знаю… Бедняжки.

И этим закончился один из самых счастливых дней в жизни Суллы. Она смеялась вместе с ним!

Не зная, почему мама и смешной старик радостно обнимаются, двойняшки нерешительно улыбались, пока желание присоединиться к этому веселью не оказалось сильнее их. Может быть, в разгар этого веселья Сулла и не вполне полюбил их, но, во всяком случае, он нашел, что они довольно приятные малыши, даже если они и похожи на своего двоюродного дедушку Квинта Цецилия Метелла Нумидийского по прозванию Свинка. «Которого их отец убил — какая ирония судьбы! — подумал их отец. — Может быть, это возмездие мне от богов? Но чтобы поверить такому, надо быть греком, а я — римлянин. Кроме того, я буду уже давно мертв к тому времени, как эта парочка вырастет достаточно, чтобы сделаться божьим наказанием для кого-то другого».

* * *

Остальные вновь прибывшие домочадцы Суллы тоже чувствовали себя хорошо, включая старшую дочь Суллы Корнелию Суллу и ее двоих детей от умершего первого мужа. Маленькой Помпее было уже восемь лет. Она знала, что красива, и была полностью поглощена своей красотой. Шестилетний Квинт Помпей Руф полностью соответствовал своему последнему имени, так как был рыжеволосым, румяным, с розоватыми белками глаз и вспыльчивым характером.

— А как поживает мой гость, который не может пересечь померий, чтобы попасть в Рим? — поинтересовался Сулла у своего управляющего Хрисогона, чьей обязанностью было присматривать за семьей.

Немного похудевший (нелегко ухаживать за таким количеством людей с разными характерами, подумал Сулла), управляющий воздел глаза к потолку и пожал плечами.

— Боюсь, Луций Корнелий, что он не согласится оставаться за пределами померия, если ты лично не посетишь его и не объяснишь, почему так надо. Я пытался! Правда, я пытался! Но он считает меня мелкой сошкой, недостойной даже презрения, не говоря уж о доверии.

«Типично для Птолемея Александра», — подумал Сулла, выходя из города и направляясь к гостинице на Аппиевой дороге около первой вехи, где Хрисогон разместил кичливого, излишне чувствительного египетского царевича, который, хоть и находился под опекой Суллы уже три года, только теперь начал становиться обузой.

Утверждая, что он убежал от двора в Понте, Птолемей Александр появился в Пергаме, умоляя Суллу предоставить ему убежище. Сулла пришел в восхищение. Ведь это был не кто иной, как Птолемей Александр-младший, единственный законный сын фараона, который умер, пытаясь вернуть себе трон, в тот год, когда Митридат пленил его сына, жившего на острове Кос со своими двумя двоюродными незаконнорожденными братьями. Все три царевича были отправлены в Понт, а Египтом завладел старший брат умершего фараона Птолемей Сотер по прозвищу Латир (что означает «нут»), который провозгласил себя фараоном.