— Вы ведь на самом-то деле не хотите этого знать.
— Еще как хочу.
— Ладно. Я хотел выяснить, какие цветы вам нравятся. Помимовсего прочего, вы — мой клиент, — и я пошел дальше через кухню в чуланчик, гдепринялся искать инструменты.
Я сидел в кресле, повернутом боком к столу и лицом к двери.В большой комнате домика основными звуками были случайные шорохи да трескполеньев, превращающихся в пепел на каминной решетке.
Только холод, белизна снежных хлопьев, несущихся за окном, ибезмолвие, подчеркнутое ружейным огнем, углубившееся теперь, когда перестрелкапрекратилась… Ни вздоха, ни шороха. И ничего не предвещает бурю — разве чтоветер за окном… но его тоже нет.
Большие пушистые снежинки в ночи, в безмолвной ночи,безветренной ночи…
После моего появления прошло немало времени. Сенатор долгобеседовал со мной. Его расстроило то обстоятельство, что я не мог емурассказать слишком многого о «подпольной безличностной субкультуре», всуществование которой он уверовал. В действительности я и сам не был уверен втом, что она существует, хотя мне приходилось случайно сталкиваться с тем, чтоможно было принять за ее краешек. Тем не менее, я никогда не горел желаниемустановить связи с чем-то этаким и не интересовался даже намеками на подобныевещи. Я высказал ему свое мнение о Центральном банке данных, когда он спросилменя о нем, и в этом мнении ему кое-что не понравилось. Он обвинил тогда меня вогульном отрицании способа решения проблемы без всякой попытки предложитьчто-то конструктивное взамен.
Мысли мои рванулись назад — сквозь усталость и время, илица, и снег, и массу пространства к давнему вечеру в Балтиморе. Как давно этобыло? Это заставило меня вспомнить «Культ надежды» Менкена. Я не мог датьсенатору точный ответ, альтернативное предложение подходящей системы, которойему хотелось — потому что таковой не могло быть. Обязанности критики не надопутать с обязанностями реформатора. Но если непроизвольное сопротивлениесливалось с подпольным движением, занятым поиском способов обмануть тех, ктовладеет записью данных, вполне могло случиться так, что большинствопредприимчивых личностей случайно наталкивались на какой-либо полезный эффект.Я пытался заставить сенатора понять это, но не знаю, как много он извлек извсего того, что я сказал ему. В конце концов он утомился и ушел на верхний этажпринять таблетки и закрылся там на ночь. Если его и беспокоило то, что я необнаружил в шлеме никаких поломок, он этого не показал.
Итак, я сидел там — с рацией, револьвером на столе,инструментом на полу около кресла и с черной перчаткой на левой руке.
Палач придет. Я в этом не сомневался.
Берт, Ларри, Том, Клей и шлем могли — а может, и не моглиостановить его. Что-то во всем этом беспокоило меня, но я настолько устал, чтопросто не мог думать о чем-то, кроме сиюминутной, теперешней ситуации, собираявсе остатки бдительности. Я не решался принять стимулятор, выпить или закурить,потому что моя центральная нервная система была частью оружия. Я смотрел на то,как мимо окна пролетают большие пушистые снежинки.
Я услышал щелчок и вызвал Берта и Ларри. Подхватив шлем, явскочил на ноги, когда свет внутри него снова замерцал.
Но было уже слишком поздно.
Поднимая шлем, я услышал, как снаружи прогремел выстрел, иэтот выстрел для меня был вроде предупреждения судьбы. Те ребята не походили налюдей, открывающих стрельбу раньше, чем находили мишень.
Дэйв сказал мне, что радиус действия шлема приблизительносоставляет четверть мили. Итак, если измерить время между тем, как шлем подалсигнал о появлении Палача, и тем, когда его засекла охрана, получается, чтоПалач движется очень быстро. Добавим к этому возможность того, что уровень мощимозговых волн Палача и их воздействия могут быть выше, чем у шлема. И теперьдопустите, что он воспользуется этими факторами, пока сенатор Брокден все ещележит, бодрствуя и тревожась. Резюмируем: Палач вполне может почувствовать, чтоя здесь, что шлем у меня, и поймет, что это самое опасное оружие у тех, ктокараулит его, и метнет в меня молнию прежде, чем я смогу справиться с этиммеханизмом.
Я опустил шлем на голову и призвал на помощь всю своювыдержку.
Снова ощущение, что я разглядываю мир через снайперскийприцел, снова все сопутствующие ощущения. Итак, мир состоит из фасада домика,Берта у его двери с винтовкой у плеча и далеко слева — Ларри, рука которого,швырнувшая гранату, уже опускалась. Граната — мы поняли это мгновенно —пролетит мимо; огнемет, который он теперь нащупывал, окажется бесполезнымпрежде, чем он им воспользуется.
Следующая пуля Берта рикошетом отлетела от нашей груднойплиты влево. Удар на мгновение заставил нас пошатнуться. Третья пуля прошламимо. Четвертого выстрела не было, потому что мы вырвали ружье из его рук иотбросили в сторону — все это произошло мимоходом, когда мы проносились мимо,обрушиваясь на дверь домика.
Палач вошел в комнату, дверь затрещала и рухнула.
Мой мозг словно раскололся на двое: я одновременно виделгладкое металлическое тело появившегося манипулятора и выпрямившегося сдурацкой короной на голове себя самого — левая рука вытянута, лазерный пистолетв правой, тесно прижатой к боку. Я вспомнил лицо и крик, и звон в ушах, сноваузнал это ощущение мощи и небывалых ощущений, и я собрал все свои силы, чтобыуправлять всем этим квазиорганизмом, как будто он был моим собственным —сделать его моим собственным и остановить металлическое чудовище, пока моеизображение, застывшее, как на моментальной фотографии, поворачивается вкомнате…
Палач замешкался, споткнулся. Такую инерцию не погасить занасколько мгновений, но я чувствовал: его тело откликнулось на мои приказы. Язацепил его. Он заколебался.
Затем прогремел взрыв — словно гром, землетрясение,извержение вулкана прямо под окном, потом полетели гальки и обломки. Граната,конечно. Но осознание природы взрыва все-таки отвлекло меня.
Этого мгновения хватило Палачу, чтобы прийти в себя иброситься на меня. Инстинкт самосохранения заставил меня отказаться от попытоковладеть его цепями управления и перейти к самообороне: я нажал на спусковойкрючок лазерного пистолета. Левой же рукой я попытался ударить его в среднююсекцию — там, за пластиной, скрывался его мозг.
Он блокировал этот удар своей рукой и сбил шлем с моейголовы. Затем он выбил из моей руки оружие, которое уже раскалило до красна еголевую сторону, смял пистолет и швырнул на пол. И тут же он пошатнулся от ударадвух пуль из крупнокалиберной винтовки. Берт, подобравший оружие, стоял вдверном проеме.
