— «Эти люди». Ты имеешь в виду электронных шантажистов? Мне нужно поговорить с тобой о них.
Харли провела пальцами по серебристым волосам.
— Джесси выглядит как побитая собака.
Сердце защемило сильнее. «Она с ним виделась».
— Девочка моя, я действительно страдаю. Я ни разу не видела его в таком состоянии с тех пор, как он вышел из реабилитационной палаты.
Меня передернуло.
— Реабилитационная палата? Я и не знала, что вы продолжали встречаться…
— О, он тебе не говорил. — Харли опустила ресницы. — Ну конечно, не говорил. Я вела себя легкомысленно.
Я онемела. У меня возникло такое чувство, словно кто-то наполнил бензином мое нежное сердечко и поджег. Под левой грудью стало горячо от ревности.
— Извини. Я вела себя как говно, — призналась Харли.
«Мягко сказано», — подумала я.
— Наши отношения практически прекратились еще до того, как его сбил Брэнд, — продолжала Харли. — Я встречалась с Кази, Джесси рыдал. Ты перестанешь так смотреть на меня или нет?
Я зажмурилась.
— Эван, ситуация вышла из-под моего контроля. — Она схватила меня за руку. — Ты лучшая из нас. Я обошлась с ним безобразно. Но я не могла больше притворяться, что все остается по-старому.
Я открыла глаза.
— Говори потише. Он появится здесь с минуты на минуту.
— Его не испугает этот разговор. Мы с ним помирились. Громы и молнии мечешь только ты.
Голова у меня гудела наподобие электрического трансформатора. Все, что мне хотелось спросить у Харли — все вопросы об электронных шантажистах и «Мако», — потонуло в этом шуме.
Харли положила руки мне на плечи:
— У нас была любовная связь. И это все. Это было какое-то наваждение вроде наркотического морока.
— Так ты это, что ли, называешь актом пресмыкательства?
— Я пытаюсь объяснить, что это был чисто физиологический акт, а не любовь. Девочка, возьми себя в руки.
Харли на шезлонге у плавательного бассейна, вцепившаяся своими когтями в спину Джесси… Да, «взять себя в руки» — термин самый подходящий.
На улице хлопнула дверца автомобиля.
— Это он, — сказала я.
Харли бросила на меня внимательный взгляд. Это был взгляд игрока, взгляд опытного дипломата.
— Мне казалось, ты более последовательна.
— Увы, я старомодна. Ты наверняка слышала пословицу о верблюде и соломинке.[10]Перед тобой почти верблюд.
На улице скрипнула калитка. «Если я увижу их вместе, то обмочусь», — подумала я.
— Спокойной ночи, подруга.
У Харли опустились плечи. Твердый взгляд смягчился.
— Ты знаешь, как я тебя люблю, малышка, — сказала она и вышла из дома, оставив дверь открытой.
Я услышала стук ее каблуков по плиткам. Потом стук сменился шепотом. Харли и Джесси тихо переговаривались.
Меня потянуло к окну.
«Не смотри», — велел внутренний голос.
Я как послушный ребенок пошла на кухню, взяла стакан, наполнила льдом и добавила спиртного. Поскольку стаканы для коктейлей сосками не снабжаются, я употребила напиток залпом.
Стук в дверь. Два удара. Условный знак.
— Эв? — Джесси стоял в дверях, не зная, что делать. — Харли сказала, что ты готова разорвать меня на части.
Я прошла в гостиную и села на диван.
— Можешь войти. — Я подобрала колени и уткнулась в них подбородком.
Он подкатился на коляске к дивану.
— Что происходит?
— Я просто хочу, чтобы ты был честен со мной.
— Я пытаюсь.
Джесси заглянул мне в лицо, надеясь понять, что у меня на уме. То, что он увидел, ему явно понравилось.
— Случайная связь. Ты не вправе винить меня за это.
«На врунишке горят штанишки», — подумала я.
— Но ты и потом молчал. О вас с Харли. И… о том, что было уже после наезда.
— А что было после наезда?
— Вот это я и хочу узнать от тебя. Не от Харли. Не от шантажистов. От тебя.
— Хорошо. — Он пересел с коляски на диван. — Что тебе сказала Харли?
— Она сказала, что порвала с тобой, когда ты проходил реабилитацию.
— Так и сказала?
— Рассказ был не из приятных.
— Представляю… — Он помолчал. — Неужели так и сказала?
— Ну да. В принципе в этом нет ничего особенного. Мне просто жалко тебя. Вот и все.
— Жалко? — переспросил он со странной интонацией. — Это почему же?
— Из-за ее отношения к тебе. Она честно сказала…
— Что именно?
— Она сказала… — Я отвела глаза в сторону. — Она порвала с тобой, потому что ты стал паралитиком.
Джесси переменился в лице:
— Постой-постой. Кто порвал? Она?
— Сожалею…
— Господи Иисусе, ненавижу это слово. Перестань произносить его.
Мой рот закрылся сам собой. Пауза принесла мне некоторое облегчение. Копаться в их отношениях у меня не было никакого желания. Однако пауза затянулась, и я рискнула продолжить разговор.
— Джесси, мне совершенно безразлично, кто с кем порвал. Но позавчера я спросила у тебя, сколько времени это продолжалось, и ты…
— Харли сказала, что это произошло во время реабилитации? — перебил он.
— Да.
— Похоже, тебя это оскорбляет.
— Так оно и есть.
В его голубых глазах появился холодок.
— А что конкретно тебя оскорбляет?
Я разозлилась:
— То, что наш разговор превратился в перекрестный допрос.
— Но ведь тебя интересуют честные ответы. Меня тоже. Так объясни, почему визиты Харли ко мне в реабилитационное отделение тебя страшно взволновали.
Я растерялась, я думала, что он приехал мириться. А он вместо этого заставляет мое подсознание давать показания чуть ли не под присягой. Я поежилась от холода в его глазах.
— На что ты намекаешь? — прошептала я.
— На то, что ты ставишь себе в заслугу мою реабилитацию; на то, что ты считаешь себя единственной женщиной, которая может со мной видеться.
— Нет, никогда…
— Самоотверженная Эван, мужественная Эван. Она не боится спать с калекой. Тебе нравилось думать, что ты единственная и неповторимая. Вдруг выясняется, что Харли тоже бегала ко мне в больницу.
