Ахо выбрался из канавы, извиваясь, как червяк в клюве птицы. Обвитый веревками, он перекатывался все дальше и дальше в ночную степь, пока не свалился в глубокую лужу. Здесь, суча ногами, он смог стянуть петли вместе с мокасинами с мокрых и скользких лодыжек.
Теперь оставалось дождаться, когда часовой заснет. Тогда можно будет встать и найти подходящий камень, чтобы перетереть веревки на руках. Потом он вернется за лошадьми и оружием.
Если повезет, они с инженером уйдут без шума. Нет — придется убить всех троих — что ж, ему приходилось убивать и больше….
Он лежал в луже и ждал.
Гармоника замолчала. Отсветы костра становились все слабее, и Ахо понял, что часовой не следит за огнем.
Он решил выждать еще немного. Первый приступ сонливости обычно короток. Сейчас часовой встрепенется, подбросит веток в костер, закурит или поставит чайник на камни — и только потом снова закроет глаза, на этот раз уже надолго…
Чья-то тень бесшумно скользнула на фоне звездного неба. Ахо затаил дыхание. Кто-то крался к костру.
Приподняв голову над травой, Ахо видел сгорбленную спину ковбоя, сидевшего у костра, обняв колени.
Вдруг из темноты вынырнул человек с черным платком на лице. Он налетел на часового и повалил на землю, зажимая рот. Сверкнул нож, и часовой захрипел. Воздух, вырываясь из перерезанного горла, клокотал, смешиваясь с кровью.
Убийца наклонился над трупом, продолжая орудовать ножом. Когда он распрямился, в его руке свисал скальп, похожий на окровавленную тряпку.
«Он не найдет меня, — подумал Ахо. — Я не оставил следов. Он не учует моего запаха, потому что я весь в грязи. И он не услышит моего дыхания, потому что я не буду дышать, когда он повернется в мою сторону. Я его вижу, потому что он у костра. А он меня не видит. Он меня не найдет. Помогите мне, Великий Дух и Дева Мария…»
Черный силуэт, гибкий, как кошка, бесшумно скользнул к фургону. До Ахо донесся только легкий шорох брезентового полога. И спустя бесконечно долгую минуту кто-то жалобно вскрикнул.
Ахо еще раз окунул лицо в грязь, а потом повозил щеками и лбом по земле, чтобы стать невидимым в темноте. Ему хотелось зарыться в луже, как зарываются ящерицы в песок. Но он продолжал следить за тем, что творилось возле фургона.
Вот черный силуэт показался снова. Убийца нес на плече безвольно согнувшееся тело. Он перекинул его через седло коня, а потом вернулся к костру. Огляделся. Направился к канаве, на ходу вытирая нож.
Над канавой он остановился и выругался. Присел, ощупывая землю. Затем встал на четвереньки, как собака, и медленно двинулся сначала в одну сторону, потом в другую.
«Ощупывает землю пальцами, — понял Ахо. — Ищет след мокасин. Он не найдет меня».
Убийца снова выругался. Он сунул длинную ветку в огонь и, когда она разгорелась, поднял над головой, оглядываясь.
«Если он подойдет к луже, я встану, — решил Ахо. — Нельзя умирать в грязи. Надеюсь, у него достанет сил убить меня одним ударом. Если, конечно, я не убью его раньше….»
Но ветка отлетела в сторону, и убийца вернулся к лошадям. Послышалась возня, злобно всхрапнул мустанг, и убийца зашипел, ругаясь.
«Нет, мой Воробей тебя близко не подпустит, — усмехнулся Ахо. — Придется тебе выбрать клячу посмирнее».
Угасающий перестук копыт растаял в ночной тишине.
Ахо выбрался из лужи, посмотрел на звезды и поблагодарил Великого Духа и Деву Марию за то, что помогли в трудную минуту. Поблагодарил он и лужу, что дала укрытие. И нашел в себе силы поблагодарить неведомого убийцу, подарившего ему жизнь.
* * *
Почему-то Скотт Форсайт ничуть не удивился, когда узнал о резне на посту.
— Ты был там? — только и спросил он у Мутноглазого.
— Нет. Их обнаружили шахтеры, когда шли в карьер.
— Отлично, — сказал Форсайт.
«Нет, он все-таки псих», — подумал Лагранж.
— Жалко парней. Но они сами виноваты. Я же предупреждал их — с краснокожего глаз не спускать! А они …
— Ты нашел амулеты?
Лагранж сник.
— Босс, я уже ехал на индейское кладбище, когда мне сказали про …
— Значит, не доехал? Ты меня огорчаешь. И труп индейца, как я понимаю, у тебя тоже не заготовлен? Я ужасно расстроен, ужасно. Ну, а что с Рябым?
— Его нашли. Он на ранчо Коннорса. Клейтон зажал его там. И просит прислать людей.
Форсайт откинулся на спинку кресла и недоверчиво поглядел на Лагранжа:
— Что-что? Рябой прячется на ранчо Коннорса? И Боб Клейтон не может его взять?
— Лански говорит, что люди Коннорса отстреливаются. Никого не подпускают.
— Отлично. Отстреливаются? Они стреляют в помощников шерифа? Превосходно. Собери всех, кого можешь. Возьмите побольше патронов и воды. Передай Клейтону, что к завтрашнему утру на ранчо не должно остаться живых.
Лагранж надел шляпу и попятился к двери.
— Стой! — Босс раздраженно махнул рукой, подзывая его к себе. — Перстень.
Мутноглазый достал подаренный перстень из кармана, порадовавшись тому, что не успел его надеть. Впрочем, он был ему великоват.
— Отдашь Клейтону, — приказал Форсайт. — Скажешь, что это только задаток. Остальное он получит, когда я поссу на могилу Мойры Коннорс и ее дружков.
Мутноглазый вышел из конторы и остановился на крыльце. Улица была запружена шахтерами, и все они смотрели на него.
«Я пока еще шериф», — вспомнил Лагранж и крикнул:
— Почему не на работе?
— Нас всегда отпускают на похороны, — ответили из толпы.
— Какие еще похороны? — Он не сразу понял, что они говорили об охранниках. Но тут же выкрутился: — Вас это не касается! Погибшие не были шахтерами.
— Они такие же оклахомцы, как мы. И как ты, шериф.
Толпа расступилась, и к крыльцу вышел пожилой горняк, держа в руках старый картуз, наполненный монетками.
— Да, шериф, они были такими же, как мы. Вот, мы собрали немного…. Деньги семьям погибших. Таков порядок. Тебе простительно не знать, ты человек новый. Но мы свои порядки не нарушаем.
И тут Джон Лагранж вдруг полез в карман, достал серебряный доллар и бросил его в картуз, поверх шахтерской мелочи.
— Ладно, — сказал он, разозлившись на себя. — Порядок есть порядок. Но чтобы завтра…
Он погрозил кулаком неизвестно кому и шагнул с крыльца. Толпа, воняющая потом и кислой угольной пылью, расступалась перед ним.
Вернувшись в поселок, Лагранж застал почти всех своих парней возле участка. Трупы, укрытые брезентом, лежали в тени под забором.
— Когда будут готовы гробы? — спросил он.
