него из когтей.
– Ты просил поэтических строк, мой повелитель? Я готова служить тебе. Вот послушай, что мне припомнилось:
Вчерашний день, часу в шестомЗашел я на Сенную,Там били женщину кнутом —Крестьянку молодую.Ни звука из ее груди,Лишь бич свистал, играя,И Музе я сказал: «Гляди,Сестра твоя родная!
Я обняла руками колени, подтянутые к груди, и теперь чуть раскачивалась на кровати, не обращая внимание на то, что туника моя испачкана в крови солдата. Я сделала все, что могла.
– Сестра… – эхом повторил Фурий. – Моя дорогая сестра…
Перекисшим тестом он вывалился из кресла на ковер и на четвереньках подобрался ко мне. Потом, сосредоточенно-молча схватил мою ногу и прижался горячей щекой к ступне.
– Ты все верно сказала, Валия! Мы – подлые, трусливые падальщики на плоти мироздания. Мы боимся жить и умирать. Страх делает нас жестокими уродами, повинуясь страху, мы грабим, насилуем и убиваем. Но где же искать спасение? Лишь в гармонии с природой, под сенью дубрав и оливковых рощ…
Мое истинное призвание быть бродячим актером, жалким комедиантом, кривляющимся за мелкие монеты. Мое счастье в аплодисментах толпы, в запахе сена, куда мы упадем пьяными от любви и стихов… Я слышу музыку древних сфер, я так близок к прозрению… Если бы ты знала, как я завидую нищим гистрионам, которые меняют маски по десять раз на дню! С утра они герои, к обеду жертвы, вечером – мудрецы. Я тоже хочу играть разбойника, распятого на кресте или благочестивого отца семейства.
А вместо этого должен изображать из себя властелина мира. Сенаторы-богачи смеются надо мной, потому что видят – в этой роли я только ничтожный фигляр. Ах, дорогая Валия! Как тяжело нести бремя власти… Раздели же его со мной, милая сестра, стань Августой – божественной императрицей. Вместе мы сохраним достоинство наших великих предков, защитим империю от разграбления и порока. Что ты молчишь? Ты готова связать наши судьбы?
Судорожно сглотнув слюну, я поспешно кивнула:
– Да, да, конечно, цезарь. Похоже, так предопределено богами. Неважно, какими именно, неважно, что там у них дальше на уме. Мы – хоть и жалкие людишки, но тоже кое-что можем, правда? Храмы строят и разрушают, одни алтари сменяют другие, но меняется ли сам человек, вот вопрос? Может, это боги берут с нас пример, а не мы с них?
Может, нам стоит измениться и преподать им урок мудрой, честной и гармоничной жизни. Они устыдятся своих мелких козней и станут добрее к нам – простым смертным. Давай-ка попробуем сменить амплуа. Но это завтра, а пока спи, государь, а я буду беречь твой покой.
"Правда для этого вовсе не обязательно сочетаться браком, просто иногда слушай меня сердцем…"
Он плакал и жаловался на свое унылое детство в военном лагере далеко от Рима, рассказывал о строгой матери и равнодушном отце, об издевках дяди и пренебрежении властного Тиберия. А я утешала его, словно забыв о том, что еще недавно осыпала проклятьями. Фурий воистину был самый жалкий и несчастный тиран, которого я могла бы представить. Но кому от этого легче…
Вскоре он захрапел, подложив подушку к моему животу, а я, немного поерзав и найдя удобное положение, все равно не могла заснуть. Лежала с закрытыми глазами и пыталась угадать, вспомнит Фурий свое странное предложение о браке или же напрочь забудет. Меня бы устроил второй вариант, но пути судьбы воистину неисповедимы. Может, принести гаруспикам белую овцу и попросить погадать на ее еще теплых внутренностях…
Валия, не сходи с ума! Рядом с Фурием должна остаться хотя бы одна здравомыслящая женщина. Ведь неслучайно же я оказалась во дворце римского императора первого века нашей эры. Катон сказал, мое появление здесь принесет удачу. Вот только кому именно? Силы небесные, так подайте же знак, что я на верном пути!
Огонек догорающего светильника, потрескивая, взметнулся высоко и вскоре погас. Осталось лишь догадываться, что принесет завтрашний рассвет мне и одному уставшему мужчине, которому я зачем-то призналась в любви около часа назад.
Глава 39. Будущая Августа
Насколько серьезные изменения произошли в моей жизни, я поняла лишь через пару дней, когда последняя мышь в дворцовой кладовой уже знала о предстоящем бракосочетании императора. Теперь за мной по пятам ходила преторианская стража и множество слуг – вольноотпущенников и рабов.
Если раньше я могла во время отлучек Фурия свободно забежать в кухню или навестить Катона, не говоря уже о несчастных подругах, то сейчас каждый мой шаг отслеживали десятки настороженных и любопытных глаз.
Какие-то незнакомые пожилые мужчины просили аудиенции и передавали подарки, знатные матроны добивались встречи, желая лично выразить свое восхищение и подружиться, хорошо, что Афес распустил слух, будто я еще не оправилась после болезни и нуждаюсь в уединении. Да какое тут уединение и покой!
Комнаты Марциллы спешно принялись готовить для будущей императрицы: освежили краску на стенах и полностью заменили ковры и мебель, грамотные юноши под наблюдением одного солидного египтянина избавили библиотеку от пыли, по-новому расставили книги в кожаных переплетах, рассовали бесценные фолианты и рукописи по футлярам из сандала или кипарисовым ларцам.
Расторопные юные прислужницы наполнили гиацинтовым и коричным маслом лампы в глубоких стенных нишах. Стало по-домашнему уютно и тепло.
В моей новой спальне появились необходимые атрибуты «царской невесты»: туалетный столик из орехового дерева, инструктированного слоновой костью, также несколько разнокалиберных кресел и табуретов в тон.
Перед большим бронзовым зеркалом на столике аккуратно стояли всевозможные косметические баночки и флаконы: румяна и мази в терракотовых горшочках, сурьма в кувшинчике с ручкой в виде головы грифона, стеклянные емкости с духами и ароматическими маслами, золотые щипчики, пилочки для ногтей и «копоушки». Из шкатулки с украшениями свешивались ожерелья крупного жемчуга разных оттенков и золотые нити для поддержания волос.
В углу на алтаре Юноны дымились благовонные травы. Ближе к окну на широком низком столе с резными ножками в форме листьев аканта возвышалась горка фиников и фиг на позолоченном блюде, тут же стояли хрустальные кувшины с водой и серебряные приборы для вина.
Зайдя оценить обстановку, Катон небрежно заметил, что каждая такая чарочка, сделанная искусным мастером, стоит примерно как молодой здоровый раб – землекоп. Что ж, зная цену, буду прикасаться к ним с благоговением.
Замечая, как преображается мрачная прежде комната, я невольно думала, вот
