class="p1">Больше ничего не спрашиваю, а Костя не продолжает. Его бесполезно расспрашивать. Скажет ровно то, что считает нужным.
Едем молча. Высаживаю у лицея. Сам я пока, как только врачи разреши, занимаюсь дистанционно, чтобы закончить вместе со своим классом. После Нового года планирую выйти уже на учёбу. Но это потом. Потом, потом, потом… Сейчас у меня другая цель.
Первым делом еду к малышке домой. Надеюсь узнать там хоть что—то. В квартире ожидаемо никто не открывает. Время — день. Соседки наверняка сейчас дома. Спускаюсь вниз до знакомого магазина, покупаю конфеты и торт и возвращаюсь в подъезд.
Звоню в дверь справа от квартиры любимой. Никого. Окей. Это только начало. Нажимаю звонок следующей. Там открывает молодая женщина и пожимает плечами.
Не сдаюсь, обхожу остальные квартиры, спускаюсь на этаж ниже.
Еще ниже. Мне везет на втором этаже. Бабулька, чье лицо мне знакомо. Она часто бывала в хорошую погоду на лавочке. Я не помню, как её зовут. Но оказывается, она меня помнит.
А ещё оказывается…
***
Пытаюсь вдохнуть воздух, который почему—то стал горячим и горьким. Голову капитально ведет вбок. Пытаюсь переварить услышанное.
Мы сидим и пьем чай на уютной кухне Марии Алексеевны, и я слушаю новости про её здоровье, успехах внуков. Слушал.
— Как умер?
— Сердце. Говорили, в электричке плохо стало. Никто сразу внимания не обратил. Страшно—то как, Тёмочка. Спит и спит человек. А человека почти и нет. Лиечка сразу к нему поехала, как ей позвонили. Я у парадной—то сидела, слышала. Потом всё ждала её из больницы. До полночи в окно глядела. Ну, думаю, с дедом осталась.
Старушка горбится и стирает с морщинистых щек слезы. А я зажимаю переносицу, потому чувствую, что мир сейчас рухнет.
И он рушится. Обваливается всё одним махом.
— А через два—то дня мужчины появились незнакомые. С работы Ростислава. Похоронами занимались. Больше—то некому.
— А…
— Лиечку на следующий день в детский дом забрали. Сирота же она. Один дед у нее и был. Не повезло девочке. Ой не повезло.
Мария Алексеевна начинает раскачиваться на стуле, а мне хочется рядом с ней сесть и завыть. Я же… Блять, я всё это время считал, что она… что она уехала, спряталась, не простила… а она…
— В каком она детском доме?
— Не знаю, сынок. Ой, не знаю.
Почему она мне ничего не сообщила, почему не дала о себе знать? Никто из её друзей тоже оказался не в курсе. Как так—то?!
— Ключ у меня есть от их квартиры. Я хожу, цветочки Лиечкины поливаю. Смотрю, чтобы дождались её.
Она не произносит напрямую предложение подняться в ту квартиру, но я понимаю её между строк. Встаю со стула, слегка покачиваясь. В ушах шумит, а в груди продолжает тянуть еще сильнее, чем утром. Грустно усмехаюсь: вот и не верь после этого в предчувствия…
Знакомая обстановка. Но нет ароматов дома, нет запаха выпечки, нет света. Просто пустое помещение, где витают пылинки.
На тумбе в прихожей нахожу разряженный мобильный, билет на самолет и разорванную цепочку. Горло сдавливает спазм. Кажется, еще секунда и плотину прорвет. Но мужики не плачут. Глубоко дышу.
Протягиваю руку, забираю телефон. Цепочку с кулоном кладу поверх билета.
Как же так, малышка моя… как же так…
38.2.
Артем.
Проблем найти зарядку для лииного телефона нет. Спустя полчаса я уже держу мобильный с загоревшимся экраном. Сам не знаю, зачем его забрал. Действовал интуитивно.
До боли сжимаю кулак, когда на заставке появляется наша фотография. Мы смеемся в камеру, валяясь на ковре осенних листьев. Это было в нашу поездку на дачу. Лия тогда рисовала, а я массировал её ножки. Она краснела и смущалась, пряча взгляд.
Этот день я тоже помню до мелочей.
Не знаю, что хочу найти в переписке, но нажимаю значок мессенджера и смотрю последние отправленные смс. В четыре часа утра Лия пишет, что не смогла вылететь, потому что дедушка попал в больницу. Следующим сообщением сбивчивые слова, что он в тяжелом состоянии и «я с тобой, Тём».
Всегда рядом.
А я… Меня не было рядом в этот страшный отрезок её жизни. Меня и сейчас нет с ней рядом.
Отбросив к чёрту все мысли, выжимаю газ и еду к отцу на работу. Если кто—то может помочь в быстрых поисках — только он. Сам тоже справлюсь, наверное, но его возможности куда шире. И этот не тот случай, когда я откажусь от помощи.
— Артём?! — Папины глаза только что на лоб не лезут, когда я хромаю по коридору, а он идет навстречу со своим юристом. — Ты здесь… Ты здесь как?!
— Пап, потом. Срочно.
У моего отца есть отличительная черта: он умеет собираться за считанные секунды и сначала выслушает, потом найдет решение и только потом раздаст пилюли всем виновным.
— Пойдем в кабинет. Дойдешь?
Я сейчас даже ползти готов. Плевать на боль. В груди жжёт сильнее.
Входим вдвоем, и я падаю в кресло. Сжато пересказываю новости.
— Виктора вызови, — два слова секретарю в селектор.
Мне в руки опускается ежедневник отца: — Пиши всё, что только знаешь о ней.
Прикусив кулак, вывожу Лиины данные. Даже от её имени веет теплом.
Начальник службы безопасности папиной фирмы входит широким шагом. Выслушивает задачу с каменным лицом и сообщает, что нужно несколько дней. Доступа к подобным базам у них нет, необходимо обращаться через органы. И это при батиных финансовых возможностях и связях.
— Сын, тебе в больницу обратно надо. Не надо было сбегать. Мог меня попросить по телефону.
— Па, я ж не знал. До сих пор не верится… такой мужик крепкий, здоровый!
— Да, произвел впечатление. Все ходим под небом, сынок.
Следующие несколько часов психую, пытаясь убедить отца остаться у него или ехать домой. Не хочу слушать никакие аргументы. И только «тебе надо твердо стоять на ногах, когда найдешь свою девчонку» убеждают все—таки вернуться в палату. Папа с прищуром смотрит и не доверяет. Поэтому в клинику едем вдвоем. На самом деле я ему тайно благодарен и за это: нога отекла и боль стала невыносимой.
Что хуже ощущения, когда рядом с тобой нет любимого человека? Знаете?! А я знаю. Ожидание. Ожидание встречи, которую ты не можешь никак ускорить. Считаешь не просто дни
