меня, — сказал я.
— Хорошо, — кивнула Елизавета Константиновна. — Я приду.
— Вот увидите. Покорим сначала городской конкурс. Потом областной. Потом всесоюзный. А потом и весь мир, — уверенно произнёс я.
Глава 23
На следующий день я сидел на уроке истории и думал, где нам отыскать басиста. Историк нудно зачитывал абзац за абзацем из учебника, зачем-то требуя, чтобы мы записывали. Я себя такой ерундой не утруждал. Как оказалось, зря.
— Таранов! Вы витаете в облаках! Встаньте, когда учитель к вам обращается! — заявил историк, Лев Юлианович, пожилой сухонький мужчина в сером пиджаке. — Может, расскажете нам, о чём ваши думы?
— Виноват, Лев Юлианович, задумался, — сказал я.
— Надеюсь, о внешней политике Советского Союза накануне Великой Отечественной Войны? — прищурился историк.
В классе раздались приглушённые смешки.
— Нет, думаю о том, как мы будем защищать честь школы на конкурсе, — признался я.
— Котором? — спросил учитель.
— На конкурсе самодеятельности, на следующей неделе, — сказал я. — У нас не хватает одного человека в группе.
— Дело это важное, но лучше бы вам сосредоточиться на уроке, — проворчал Лев Юлианович. — На переменке успеете подумать. А к следующему уроку подготовите доклад на тему… «Комсомольское движение во время ВОВ».
Доклад так доклад. Я сел на место, полистал учебник. Проблем не будет, тема несложная, главное, идеологически верно всё показать.
А ещё историк навёл меня на мысль, и достаточно неплохую. В конце концов, в нашем классе учится комсорг школы.
К ней я и подошёл на следующей переменке.
— Лера, привет! Дело есть, на миллион! — сказал я.
Она подняла взгляд. Заинтересованный, но это было любопытство естествоиспытателя, препарирующего лягушек и отрывающего ноги муравьям. Туго стянутый хвост на затылке и орлиный нос придавали ей сходство с какой-то хищной птицей.
— Выкладывай, — сказала Лера, сразу же раскрывая записную книжку, испещрённую сотнями записей. — Только быстро. Или ты решил наконец-то комсомольские взносы сдать?
Занятой человек, сразу видно. Далеко пойдёт.
— Сколько там у меня накопилось? — нахмурился я.
— Настя! — она позвала комсорга нашего класса. — Реши вопросик. Саша наконец-то взносы отдать решил.
— Я отдам, у меня вопрос другой! — поспешил вставить я. — Нам басист нужен.
— Так, — хмыкнула Лера.
— Вы же всю школу знаете. Может, объявите комсомольский призыв, или что-то вроде того? — спросил я. — На конкурсе выступать скоро, а басиста нет, а без него нам не выиграть.
— Подумаем, что можно сделать, — сказала Лера.
— Комсомольский билет гони, — сказала Настя Пономарёва, комсорг десятого класса.
Я порылся в сумке, протянул ей чуть помятую красную книжицу с профилем Ильича на обложке.
— Десять копеек с тебя. Ты с мая не оплачивал! — воскликнула Настя. — Лер, дай ручку.
Пришлось порыться по карманам и сдать им горсть мелочи. Две копейки в месяц, казалось бы, ерунда совсем. Но с миру по нитке, с каждого школьника и студента, с каждого рабочего и колхозника, и сумма уже набегает более чем внушительная.
— Только басиста помогите найти. Нам честь школы защищать. Любовь Георгиевна втык получит, если плохо выступим, а без него так и будет, — сказал я.
Любочку в школе уважали и любили.
— К вам же Данила вроде приходил, — произнесла Настя, возвращая мне комсомольский билет.
— Как пришёл, так и ушёл, — сказал я, не желая раскрывать подробности.
— Понятно. Вы там вон как вкалываете, каждый день в актовом зале музыка гремит, — улыбнулась Лера. — Он-то, наверное, работать не хотел?
— Вроде того, — туманно ответил я.
— Вы же после шестого урока собираетесь? Отправлю к вам кого-нибудь, если найду, — сказала Лера.
— Спасибо, Лер, — сказал я.
— Обращайся, — натянуто улыбнулась она.
После шестого урока я поделился радостной новостью с девочками. Мы, само собой, не ждали, что кто-то внезапно появится, но после того, как мы отыграли две песни, в дверь постучали и к нам заявился вихрастый белобрысый пионер, с любопытством оглядывая убранство нашей берлоги.
— Здрасьте! А тут в ансамбль берут, да? — спросил он.
Девочки посмотрели на него снисходительно, свысока. К нам, похоже, отправили первого попавшегося добровольца, назначенного в таковые властным жестом Леры Якуповой.
— Ну, привет, — сказал я. — На чём играть умеешь?
— Э-э-э… На балалайке… — признался пионер. — Я в музыкалку три года отходил!
Я быстро глянул на Варю, та кивнула, мол, видела его там.
— Не повезло тебе, на басу ровно на одну струну больше, смотри, не запутайся, — пошутил я, но пионер шутки не понял. — Как зовут?
— Толик! — представился он.
Мы тоже по очереди представились, я пожал его хлипкую ладошку.
— Бери басуху, Толик, будем жарить рок, — ухмыльнулся я.
Толик широко улыбнулся, достал новенький бас из чехла, разглядывая его, как какое-то инопланетное оружие. Глаза горели, и это главное, а играть наши басовые партии сумела бы и обезьяна.
— Втыкайся, — приказал я.
Он не сразу меня понял, но со Светиной помощью всё же сумел подключиться, включил звук, подёргал струны. Из колонок характерно забубнил «Урал-510», звук которого нельзя спутать ни с одним другим басом.
— Ноты знаешь, Толик? — спросил я.
— Конечно знаю! — он, кажется, даже чуть-чуть оскорбился.
— Самая толстая это ми, а остальные тебе пока не пригодятся, — сказал я.
— Ну как вторая и третья на балалайке, — сказал Толик.
— Значит, не запутаешься, — сказал я.
С огромным басом через плечо
