соль; руда, что таится в недрах; листья крапивы; пена девятого вала».
Это формула. Формулу можно решить. Он делает попытку совместить определения, это дает ему что-то, за что можно зацепиться в хаосе. Смыслы сходятся, как детали, давая новую конфигурацию и собираясь в фокус.
Я.
Кто я? Мирддин Эмрис. Мерлин.
Мирддин Эмрис. Мерлин. Где я? За Красной рекой.
За Красной рекой. Зачем я?
Искать ответы.
Он открывает глаза.
Вокруг него город. То, что должно быть городом, во всяком случае. Странный конгломерат подвешенных в воздухе зеркальных блоков, черненых параллелепипедов, платформ и плавающих в воздухе ступеней. Блоки перевиты прозрачными трубами и по ним бежит алое.
В городе никого нет.
Мирддин медленно идет по черно-белым мерцающим коридорам, и эхо глотает его шаги. Все залы пусты, в до блеска отполированных стенах, черных и белых, тенью скользит его отражение.
Коридоры изгибаются под неправильными углами. Время от времени Мирддин обнаруживает, что пол и потолок поменялись местами.
Он останавливается посреди большого прямоугольного зала. В самом центре высится круглая чаша-фонтан. Вместо воды в ней, тяжело пульсируя, бежит алое. От жидкости идет жар и металлический запах. Мирддин остерегается ее трогать.
В зале — как и везде — нет ни мебели, ни приборов, ни машин, никаких признаков, что в зданиях кто-нибудь когда-нибудь жил или кто-нибудь когда-нибудь ими пользовался.
Мирддин останавливается у зеркальной панели. Панель отражает смутную человеческую фигуру.
— Что же ты такое, — бормочет он.
— Лабиринт, — ухмыляется отражение. — Лабиринт для подопытной крысы.
Стеклянная поверхность выгибается. Изображение делает шаг вперед, переступая через невидимую грань и становясь трехмерным.
Кривая усмешка. Прищур. Трость.
Эмрис Виллт, обреченно думает Мирддин. Ну конечно.
Виллт скалит зубы:
— Добро пожаловать.
По физиономии очень хочется съездить, просто чтобы стереть это высокомерное выражение.
Виллт приглашающе улыбается:
— Можешь попробовать.
Он читает мои мысли, думает Мирддин и тут же поправляется — не «он». Я. Я говорю со своим собственным отражением. Мирддин стискивает локоть за спиной:
— Полагаю, это будет бессмысленно.
Виллт опять щерится:
— Правильно полагаешь, — он перекидывает трость из руки в руку.
— Я тебя создал, — говорит Мирддин. — Я тебя придумал. У тебя нет власти надо мной.
Виллт поднимает бровь:
— Власти? Зачем мне власть? — Он обводит жестом вокруг. — Все это — лишь отражение твоего сознания. Я — всего лишь зеркало. Всего лишь интерфейс, если хочешь.
— Интерфейс взаимодействия с чем?
— С собой. С миром. С Аннуином. С судьбой. С Единым, — Виллт делает торжественную физиономию.
— В тварном мире в принципе не существует взаимодействия, которое не попадало бы под эти параметры, — медленно произносит Мирддин.
— Умничка, — одобряет Виллт.
Мирддин подавляет вспышку раздражения.
Это просто канал восприятия, думает он. Аннуин невместим, это просто мое собственное сознание пытается обработать информацию так, чтобы я смог ее воспринять. Что оно пытается мне сказать?
— Что ты пытаешься мне сказать? — спрашивает Мирддин.
Эмрис делает ему знак следовать за ним и хромает через зал. Трость царапает гладкий пол с неприятным звуком — как соскальзывающий грифель по доске.
Они выходят на балкон — такой же прямоугольный, черно-белый и пустой, как все вокруг. С него открывается вид на лабиринт зданий и сооружений — блестящие поверхности, переходы, изломанные под странными углами, лестницы без перил. Неба нет — сверху те же самые конструкции, только обращенные головой вниз. Кажется, вектор силы тяжести там перевернут. Горизонта тоже нет.
Мирддину делается неприятно.
Виллт вальяжно облокачивается на перила.
— Представь себе, допустим, герметичный бак. Два на два на полтора. С идеальной температурой, автоматически поддерживаемой чистотой, полной безопасностью и идеально настроенным доступом к неограниченному количеству еды и воды. Теперь представь запущенную туда пару мышей. Оказавшись в этих райских условиях они, разумеется, начнут — как это сказано? — плодиться и размножаться. Популяция будет удваиваться каждые пятьдесят пять дней — вполне себе показатель. Это фаза А. Затем наступает фаза Б — мыши начинают размножаться меньше и гораздо больше начинают заботиться об иерархии. Наступает фаза С. Появляются парии, которых изгоняют в центр бака — при абсолютном избытке ресурсов, заметь. Старые самцы перестают освобождать место молодым. Отверженные не могут ответить им тем же и грызутся между собой. Самки начинают ждать нападения от своих и становятся все более нервными и агрессивными. Еще немного времени — и они начинают нападать на свое потомство, убивать детенышей и бежать от общества, превращаясь в агрессивных отшельниц. И вот приходит фаза Д. Большая часть самцов тратит все время на прихорашивание. Самки убивают детенышей и разбегаются по углам. В условиях избытка еды процветает каннибализм. И популяция вымирает. Вот тебе и весь рай.
— Люди не мыши, — резко бросает Мирддин.
— А кто сказал, что я говорю о людях? — мягко спрашивает Виллт.
Мирддин вспыхивает.
— Я не говорю, что такое отношение к людям не имеет под собой оснований, — невинным тоном продолжает Эмрис Виллт. — Но тебе следует признать — все, что ты сделал в Срединных землях, ты сделал за счет ресурсов и возможностей Авалона. В частности, за счет Нимуэ. Бедная девочка.
Что-то звякает; Мирддин понимает, что прижимает Виллта к стене, и из-под его головы разбегается по стеклу паутина трещин.
Виллт не сопротивляется. Кривая ухмылка делается еще более кривой.
— Юпитер, ты сердишься!
…значит, ты неправ.
Он словно наяву опять слышит хрустальный голос, страшный в своем принятии неизбежного: «Я могу защитить свои земли только двумя способами — разорвать связь с тобой, когда ты пойдешь за Реку. Или разорвать связь с ними, чтобы человеческая смерть не задела их через меня. Мне приходится выбирать».
Мирддин с отвращением выпускает Виллта и отступает на шаг.
Виллт трет горло и не то кашляет, не то смеется, подбирая трость. На стене за его спиной темнеет алый отпечаток посреди неровных белых линий. Виллт сплевывает красным, утирается и измеряет его взглядом:
— Что-то человеческое в тебе все-таки есть, да. Правда, толку от этого… Ты принес на Авалон что-нибудь, кроме смерти? Что-нибудь, кроме боли? Ты придумал что-нибудь хорошее, кроме как затянуть всех, кто сколько-нибудь о тебе заботится, за собой в разлом? Куда ты сунулся, потому что тебе — было — любопытно? И откуда у тебя нет ни малейшей идеи, как выбраться? Где сейчас Артур? Где сейчас Нимуэ? Ты вспомнил о них, когда сюда попал? Дай угадаю… нет?
Мирддин молчит. Он будто прирос к месту. Город-головоломка перебирает вокруг шестеренками.
Виллт хромает к нему и утешающе треплет по щеке.
— Не волнуйся, — доверительно шепчет он. — С ними все будет в порядке. И без тебя. Особенно без тебя. Хотя, конечно, тебя все равно припечет, и ты начнешь звать на помощь. Будем честны — сам по себе, без Авалона, ты ничто. И человеческую жизнь просто-напросто не выдержишь, — Виллт хмыкает.
Мирддин пытается его не слушать, но это как пытаться остановить руками оползень. Как выглядела бы его жизнь, если бы он был полностью человек? Если бы Авалона в ней не было?
Без Авалона — значит, без Нимуэ, потому что она принадлежит Авалону; без Артура — потому что он стал советником только благодаря тому, что знал и выучил на Авалоне; без Авалона, и Аннуина, и Пустошей, потому что он мог там быть только в силу умений, полученных в наследство от Эльфина; без всего того, что он успел понять, потому что все, что он знал, он узнал и увидел как дану.
Он представляет себе это… существование. Деревня под Кармартеном; только один мир; жизнь среди людей. Что он делает? Поддерживает постоянно разваливающееся хозяйство; чинит двигатели; боится Дикой Охоты… но ему не больно, он не знает, чего у него нет — потому что ему не с чем сравнивать. Это просто… человеческая жизнь. Обычная, нормальная человеческая жизнь. Как живет… большинство людей.
Виллт смотрит на него, усмехаясь.
Мирддин разлепляет губы:
— Это была бы… достойная жизнь. Мне… не было бы стыдно за нее перед Единым. — Он пытается вспомнить Кармартен, людей в Кармартене — Блейза, Шона и Мойру — приятную тяжесть металла в ладони, удовлетворение от сделанной работы. — И я… мог бы… быть счастлив. Так.
Виллт грозит ему пальцем:
— Хороший блеф.
Виллт стремительно оказывается рядом и одним движением перегибает Мирддина через перила. Хватка у него железная. Двойник наклоняется, и у самого уха раздается шепот:
— Но блеф.
Виллт разжимает пальцы, и Мирддин ухает вниз, вниз, вниз.
Когда же это кончится, с тоской думает Эмрис, в очередной раз помешивая в котле.
Варево
