прут прямо в солнечном сплетении как раскалённая игла под кожей, он торчит ещё и со спины. Усилием воли удалось сжать железо в руках и заставить покинуть тело. Звон металла об бетонный пол разрезал слух, но идти стало проще. Дела налаживаются, и слабая надежда теплится внутри. Он никогда не терял веры окончательно, не утратит её и сейчас. Скоро новый год, и всё будет хорошо. Осталось только вернуться домой.
Тихие сквозняки метались рядом, порой щекоча ноги и открытое горло. Слишком долго уже идёт, и ощущение обмана становится всё более навязчивым. Где он? Почему это место стало вдруг таким огромным? И где тот неутихающий, вечно завывающий ветер? Где сигналы машин, доносящиеся в любое время суток? Всё это пропало, и каждый звук сошёл на нет, оставаясь лишь в ещё живом его воображении. Таком бесконечном, рождающем целые миры, способном их же и уничтожить. И реальный мир тонул в его ненастоящих, но сильных далях. Он был там царём, настоящим предводителем, заботящимся о вверенных владениях. Но смысл быть всемогущим, если теперь твой личный мир совсем опустел? И так хочется заполнить пространство, а уже нечем. Словно он сейчас бродил в своих же снах, там ничего нет, и становится жутко. Куда всё пропало? Вот буквально было здесь, руку только протяни и ухватишься. Всё закончилось с тем последним глубоким вдохом в падении. Только сейчас он понял, что уже не дышит.
Отчаявшись, он хотел было сдаться, и тут перед глазами что-то ожило. Маленький источник света, еле уловимые нити марева протянулись к нему, завлекая к себе. Чем ближе он подходил, тем светлее становилось. А что это? Чей-то фонарь? Машина? Костёр? Бесконечный подвал кончался днём, оставленным позади несколько часов назад. Так скорбно провожать солнце зимними вечерами, начинающимися слишком быстро. А впереди, кажется, новый день. Там шумит море, там буквально пахнет цветами, фруктами и знакомыми духами. Да, этот аромат он знает с самого детства. И напоминает всё о доме. Нет, не о том, что он покинул недавно. Мыслями он там, где родился, где маленьким мальчиком бегал по комнатам, разбрасывал игрушки, заставляя родителей порой возмущаться. Он был любим, он был необходим кому-то ещё. Может, нашёл то место, где он сможет снова всё это обрести?
И слёзы на усыхающих глазах исчезли, жжение в мышцах почти прошло. Свет поглощает его, впитывает, стирает из времени, поднимая куда-то и превращая в бесконечность. И всё становится проще, становится не столь важным, примечательным. Теперь ему спокойнее, и можно сделать долгожданный вдох.
Пусть он будет счастлив хотя бы там.
Дорогое дитя
I
В отделении полиции у меня закончились все силы. Сестру допрашивали второй, и я успела заметить её взгляд перед тем, как она вошла в кабинет. Некогда полные слёз глаза совсем опухли, веки истёрлись, стали похожи на огрубевшую мозоль. Сестре словно было тяжелее, чем мне. Она тоже любила Настеньку, и не меньше моего, но сегодня сестра совсем сникла. И мне её очень жаль.
Почти полтора часа я сидела одна в коридоре, перемалывая раз за разом всё лезущие в голову мысли. Где моя дочка? Что с ней? Когда смогу вновь её увидеть? Жива ли она вообще? Лера говорила, что на детской площадке какая-то женщина подбежала к ним и схватила Настеньку, пропав в темноте между домами. Лера рванула за ней, но не успела, вернувшись уже за полночь домой. Вся зарёванная, с трясущимися ногами, она еле вползла в квартиру, хватая меня за лодыжки. Я и сама к тому моменту уже вся извелась. Лера почему-то всё это время не брала трубку, пока я в квартире потихоньку сходила с ума. Пропали мои сестра и дочь. Вернулась только одна из них.
Леру выпустили, она была похожа на привидение. Я удостоверилась, что она всё в точности рассказала сотрудникам, как и мне, когда пришла домой. Говорит, что трудно было вспоминать лицо и приметы женщины, но она справилась. Вижу, как Лера переживает, а осознать пока не могу, что вообще случилось. Читала когда-то, что совсем неподъёмный шок может полностью отбить рациональное мышление. И то правда — моя дочь неизвестно где, а я больше переживаю за сестру, хотя вот она стоит, целая и невредимая, только лишённая чувств.
Домой нас увезли на полицейской машине. Внутри было так много пространства, что я ощутила себя совсем малюткой, словно собачкой в огромном вольере. Лера прижалась ко мне плечом и всю дорогу держала меня за руку, слишком сильно сжимая её. Я терпела боль, отвлекалась так от мыслей о пропавшей дочери. Чувствую, вот-вот впаду в такую истерику, что меня уже никто не откачает. Это как рвота, и в животе что-то копится, волнуется, жаждет выбраться наружу. И скоро сердце разорвётся, но пока моя сестра рядом — всё ещё не так плохо.
Я помогла Лере подняться на этаж, подперев её своей рукой за талию. Она словно за один день исхудала, стала почти прозрачной. Я уложила её спать и ушла в другую комнату, наспех расстелив постель. В голове ещё звучали голоса сотрудников полиции. Они допрашивали меня, а я не знала ровным счётом ничего, кроме того, что смогла вспомнить Лера. Когда у меня почти получилось отвлечься и наконец-то услышать себя, так и настигло осознание — моя дочь пропала. Моя дорогая Настенька. Её кто-то украл, утащил, оставив позади мою беспомощную сестру. Я не виню её… кажется. Она ведь не спортсменка. Она же… она не могла бы догнать и отнять… но могла лучше смотреть и… телефон у неё в руках был точно… проглядела? Как тогда… и что мне теперь делать? Думаю, что я ненавижу себя за беспечность, ведь сама осталась дома.
— Когда вы видели её в последний раз? — голос из прошлого, давности нескольких часов, прозвучал эхом внутри черепа.
— Когда сестра отправилась с ней гулять.
— Что она сказала по возвращении?
— Что Настю украли.
— Кто?
— Мне откуда знать?!
Я накричала на сотрудника полиции в тот момент. Он задавал очень глупые вопросы, прикрываясь какой-то инструкцией. Я долго ворочалась в постели, пытаясь вытряхнуть эти воспоминания через уши. Гул не прекращался, становилось то жарко, то холодно. Одеяло превратилось в колючую проволоку. В спине
