слова его запомнил. В кирху за Анхен не пошел, не хотел, чтобы пялились на него. При всех все равно бы к ней не подошел. А вот у пруда ее после церкви дождался. Прав был Алексашка, пришла, покидала крошек, и села на скамеечку, аккуратно примяв пышную юбку. Хотелось ей, видно, побыть одной, отдохнуть. Дома бы загрузили делами. Петр вздохнул глубоко, вспоминая, как робел тогда, почти заставляя себя подойти к ней.
Увидев его, девушка испугалась.
– Ваша Величество! Ви здесь, я не ожидай! – вскочила Анна и присела в реверансе.
При звуках ее голоса сердце Петра еще сильнее забилось в груди.
– Смотри, что я тебе принес! – сказал он ей и вытащил из-за пазухи, давно приготовленный подарок. – Прознал я, что птичек любишь, – он покраснел и неловко замолчал, – тогда о птичке побеспокоилась, что сломаю. Вот, принес тебе другую.
Он протянул ей лежавшую на парчовой подушечке золотую птаху, что прикалывали к платью.
Анна изумленно смотрела на подарок.
– Ви очен щедры, Ваше Величество! Но я не сметь принять такой богатый презент!
– Пустое! Слыхал я, что почтенному Иоганну, твоему отцу, сосед не мог деньгами долг отдать и рассчитался поросенком. Так вот, ежели бы я тебе свинью подложил, то могла бы ты не принять ее, – попытался пошутить Петр.
– Ви прав, Ваше Величество, но сосед был должен моему батюшке, а чем я заплачу за ваша доброта?
– Коли и ты ко мне добра будешь, мне того будет довольно! – решился Петр и схватив Анну за плечи, притянул к себе.
Сошлись они после того случая довольно быстро. Петр тогда подумал, что так долго и подойти к ней боялся, а вон как все обернулось!
Вначале приезжал к Анне тайком, храня ее репутацию. Чтобы уберечь от слухов, приказал выстроить подземный ход к ней от дома Лефорта. Но все равно про их связь прознали довольно быстро. То ли через Алексашку, носившего ей записки, то ли слуги в доме разболтали.
Стали Анхен за глаза называть Кукуйской царевной. Петр, посмеиваясь, наблюдал, как приосанился старый Иоганн, уже не позволяя соседям запросто обращаться к нему, как Модеста, мать Анны, перестала соответствовать своему имени, что означало «скромность». Голос ее стал доминирующим в разговоре с женской половиной слободы. Как две сестры Анхен стали считать зазорным прислуживать клиентам и расценивались женихами как лучшие невесты.
А потом Иоганн неожиданно помер и Монсы стали жить на иждивении Петра. Назначил он Анхен пансион в 708 рублей в год и дом купил, что выбрала сама. Хотел с ней один быть и не видеть Модесту, при каждом случае жаловавшуюся, что нет денег, ни сестер ее, вольнее, чем хотелось, разговаривавших с ним…
…Оглядев неухоженную территорию, Петр с болью сказал:
– Все тут ныне шиворот-навыворот! Да, что роптать, коль Меншиков переустройство зачинал! – Петр глубоко вздохнул, и в памяти проступили картины прошлого…
…После вечеринок Петр частенько останавливался у Лефорта, не имея желания ехать среди ночи домой. И без приглашения заезжал с большими компаниями, всегда ожидая теплый прием и вкусную еду. Когда жилище Лефорта уже не вмещало всех его гостей, решил Петр построить для друга дворец.
Тысячу рублей выделил из казны на это дело. Строить его зачинали, пока Петр и Лефорт были с великим посольством в Европе. Уж очень юноше хотелось посмотреть, как там живут, и потому первым из русских царей выехал так далеко! А интерес этот в Немецкой слободе и рождался.
Вспомнилось новоселье Лефорта, что отмечали 12 февраля 1700 года. Приехали большой компанией вместе с прусским посланником. Приказал Петр осветить набережную Яузы по всей дороге от Преображенского плошками с горящим маслом. Запылали перед въездными воротами факелы в кованных горшках.
Услышав приближение конных, их встретили у дворца молодицы с караваями и водкой. И стояли, опустив глаза перед гарцующими на конях всадниками, держа в вытянутых руках угощение.
– Каковы, а! – гордился Петр, как спешились, русской красотой перед иноземцами. – Кровь с молоком! На русской почве какую девку не возьми – чистая сдоба!
А чужаки цокали языками, хвалили, выбирая, к какой из девушек подойти, чтобы, приняв братину с анисовой и закусив хлебом, расцеловать.
– Но! Но! – остановил Петр прусского посланника, который так распалился поцелуем в румяную щечку, что загреб смущенную девушку и не давал пройти. – Пусти девку. Силком у нас не положено!
– Я понимать посланник! – поклонился Петру Лефорт. – У него есть хороший вкус! Но хоть ви и в Россия, не надо быть медведь, – повернулся он к воспламененному женской лаской спутнику. – Красавицы любит подарки, веселый, приятный время. Женщин во всем мире одинаковый. Но в Россия они прекрасный! У вас есть дни, посланник, заслужить их любовь.
Лефорт всегда легко улаживал конфликты, интуитивно чувствуя, что нужно сделать, или сказать.
Дмитрий Аксамитов, который по случаю новоселья принарядился, умолял его:
– Франц Яковлевич, заступись, если что! Ты мою работу видел, знаешь, что и как! Прибьет ведь понапрасну!
Петр, принимая работы по дворцу, то хмурился, то брался за палку, гоняя и управляющего, и архитектора в придачу. Все, что недоглядели, и куда руки не дошли, под его присмотром доделывали, торопились.
Водя Франца по новому дворцу, он сверху скашивал глаза, пытаясь угадать, нравилось ли ему, по вкусу ли? И радовался, когда тот от восторга хлопал в ладоши.
Зашли в одну залу, а там на фоне тисненной золотом кожи расставлены и развешаны китайские поделки, печи восточным рисунком украшены. В другой зале модели деревянные кораблей и галер, точь-в-точь настоящие, море на картинах синеет, изразцы на печи на тот же мотив. Поднялись по парадной лестнице. Перила кованные, узорчатые, дворовых людей Петр приказал в немецкое платье нарядить и у дверей поставить.
Лефорту танцевальный зал очень приглянулся. Обитые красным сукном стены, зеркала в янтарных рамках, изразцовые печи по углам, шпалеры тканые с видом родной Женевы. Пол рисунком уложен, золоченый канделябр в виде двуглавого орла, круглые окна на верху десятиметровой высоты.
Франц Яковлевич прошелся в танце изящной походкой, делая вид, что держит даму за талию, а затем присел в изящном поклоне.
– Нет слов выразить мой благодарность, Гер Питер! Ваш слуга до гроб!
Петр обнял Лефорта за плечи и засмеялся. А Франц, заглянув ему в глаза, догадался.
– Вижу, Гер Питер, ви не все сюрприз показал!
– Не все! – ответил Петр и рукой махнул, чтоб ставни отворили.
– Смотри! – солнечный, свет, пройдя через цветные витражи стекол, зажегся в глазах, отразился в зеркалах, заиграл в янтаре, и будто залил золотом всю залу!
Зазвучала музыка, и хор детских голосов пропел
