на выступ в нижней части мольберта, он босиком пересекает свою комнату и встает рядом со мной у кровати, выражение его лица суровое и отстраненное.
— Тебе нужны подробности? — спрашивает он. — Что именно произошло между нами? Почему он так одержим желанием заполучить меня?
Я киваю, подыгрывая его серьезности. Разве это плохо чувствовать себя оправданной? Что он наконец-то признается мне, что между ним и Фитцем было нечто большее, чем просто интрижка? По крайней мере для Фитца это было нечто больше.
Рэн стонет, тяжело опускаясь на кровать, как будто предпочел бы заняться чем-нибудь другим. Я знаю, как сильно ему будет неприятно проходить через это; но для меня очень важно, что он это сделает.
— Он был таким придурком, когда пришел преподавать в Вульф-Холл. Холодный с Дэшем. Грубый с Паксом. Просто… просто долбанный мудак. Ему нравилось их подкалывать. Между нами троими было негласное соглашение, что мы проучим его за то, что он такой высокомерный козел. Ребята поднимали шум в классе. Они готовились к чему-то большему. Наверное, хотели добиться его увольнения или еще чего-нибудь. Я уже заметил, что со мной он был не так дерзок, как с ними. Казалось, выделял меня среди других.
Я поднимаю бровь, глядя на него.
— Хорошо. Он точно выделял меня среди других. Но его интерес ко мне был другим. Сначала я не понимал, что это связано с сексом. Но Фитц быстро все прояснил. Он попросил меня встретиться с ним в беседке в центре лабиринта и, по сути, подначивал меня трахнуться с ним.
Никогда не бывает весело слушать о прошлых сексуальных подвигах своего парня. Еще менее весело, когда в них замешан взрослый профессор, оказавшийся ненормальным психопатом. Я стискиваю зубы, борясь со спутанным клубком эмоций, который захлестывает меня с головой, рассеивая сбивающую с толку, сложную форму ревности. Я сама попросила его рассказать мне об этом. Его нельзя винить за прямоту, когда речь идет о тонкостях их отношений.
— Он был полон решимости заставить меня подчиниться ему. Хотел, чтобы я сдался. — Рэн пристально изучает меня холодными нефритовыми глазами. — Ты ведь знаешь меня, Малышка Эль? — спрашивает он.
— Я знаю тебя, — утверждаю я. Никогда еще ничто не было более правдивым. Мой голос может быть тихим, почти шепчущим, но он уверенный. Твердый.
— Тогда скажи мне, — говорит он. — Скольким людям я уступал? Сколько людей уговаривали меня подчиниться?
Я улыбаюсь, потому что ответ на этот вопрос прост. Такого парня, как Рэн, пылающего решимостью, гневом и острым, как лезвие, вниманием, невозможно заставить подчиниться. Таких, как Рэн Джейкоби, невозможно заставить встать на колени. Он должен сделать это добровольно. Он должен захотеть этого. Только тихая, жгучая, бездонная любовь может дать таким, как темный лорд Бунт-хауса пространство или покой, чтобы сложить оружие и отдохнуть.
— Один.
Это слово крадет воздух между нами. На секунду в глазах Рэна вспыхивает гордый огонь, занавес отдергивается, открывая ошеломляющую стену эмоций, которые, постоянно кипящие, бурлящие, всегда горящие, обычно скрыты от чужих глаз. Сейчас он открывает ее мне, чтобы подчеркнуть важность своих слов:
— Все верно, черт возьми. Только ты.
Интенсивность нашего зрительного контакта заставила бы постороннего человека покраснеть и отвести взгляд. Спустя долгое время Рэн делает вдох, его грудь резко вздымается; тяжесть нашего временно прерванного разговора возвращает напряжение в комнату.
— Он хотел завоевать меня. Чтобы я жаждал его так же сильно, как он меня, — продолжает он. — По его мнению, он не достиг бы этого, пока я не подчинился бы ему сексуально. — Рэн пожимает плечами. — Я никогда этого не делал.
— И… ты думаешь, именно поэтому он до сих пор так зациклен на тебе? Потому что все еще хочет… — Я не могу этого сказать. Не могу выразить это словами. — Думаешь, он все еще хочет завоевать тебя?
— Фитц — сумасшедший. Он думает, что мир должен ему все, что тот захочет. Я не давал ему того, что он хотел. А только дразнил его этим. Заставил его хотеть этого еще больше. Я относился ко всему этому, как к игре. А когда мне стало скучно, ему не понравилось, что я перестал играть. Мне следовало быть повнимательнее. Если бы я это сделал, то, возможно, смог бы предвидеть все это. — Он вздыхает, проводит пальцем по моему предплечью, выглядя задумчивым. — Мара была чертовски надоедливой. И не знала когда нужно остановиться, но я никогда бы не желал ей смерти. Если бы я был немного внимательнее к тому, что происходит, возможно, она не гнила бы на том гребаном каменном постаменте больше года, прежде чем мы нашли ее тело.
Он не может возложить это на свои плечи. Не может. Репутация Рэна как холодного и злобного человека не была незаслуженной. Истории, которые я слышала о нем, когда впервые попала в Вульф-Холл, были откровенно ужасающими. Но никто не понимает этой его стороны. Никто не видел ее. Никто не знает, что под гладкой, как гранит, непроницаемой внешностью Рэна, которую он являет миру, скрываются угрызения совести, даже если они беспричинны.
— Ты ни в чем не виноват, — говорю я ему. — Ты абсолютно прав. Фитц сумасшедший. Его невозможно было переубедить. В конце концов, он бы кому-нибудь здесь навредил. Судя по его прошлому… все те девушки, которых он убил в Техасе… — Я отшатываюсь от этой мысли. — В этом нет никаких сомнений. В конце концов, он бы убил кого-нибудь в Вульф-Холле. Это зависимость для таких, как он.
Рэн пылает тихой яростью.
— Если бы мог вернуться назад, я бы все изменил. Я бы выбил из него все дерьмо в той беседке. Вынудил бы его уйти из академии. Его могли бы уволить влегкую из-за того предложения мне. Но мне было чертовски скучно, и я решил, что будет интересно посмотреть, что из этого выйдет. И посмотри, к чему это меня привело. Всех нас. Дэш и Пакс вполне способны позаботиться о себе сами. Но ты оказалась в пещере в ту ночь, когда мы устроили вечеринку. Тебя могли убить.
— Но не убили. Все просто. Они найдут Фитца и посадят обратно в тюрьму. Вся эта его дурацкая апелляция сойдет на нет, и он больше никогда не увидит свет. Все сложится как нельзя лучше. Мы с тобой вернемся в Кембридж. Закончим колледж, а потом будем наслаждаться построением совместной жизни. Очень скоро все это станет лишь плохим воспоминанием.
Рэн играет с моими пальцами, склонив голову.
— Да, — твердо говорит он. — Ты права. — Но Рэн не верит в это. Я бы и за
