останусь с Филиппом.
Мне нужно ставить на ноги сына. А еще… хотя бы иногда видеть девочку с огромными серыми глазами, такими же как и у меня.
Глава 37
Евгения улетела только через неделю. Несмотря на наш развод, у меня остались хорошие отношения с ее родителями. Не думаю, что только из-за того, что лечение их дочери и реабилитацию оплачивал я. Александра Филипповна регулярно, два раза в месяц, виделась со своим внуком, и меня радовало, что у моего сына осталось хоть какое-то подобие семьи.
— Ты сегодня, чем будешь заниматься? — спросил я, когда еще сонный Филипп зашел на кухню выпить стакан воды.
Женя не стала претендовать на свою часть в квартире, а оставила ее сыну.
— Не знаю, пап. Ты что-то хотел?
— Нет. Просто интересуюсь. Ты с документами когда хочешь…
— Пап, я же сказал, что сделаю все сам.
Спрашивать, передумает он или нет — не имеет смысла. Сын настроен решительно. Александра Филипповна как ни странно поддержала его желание стать кадетом, добавив, что и ее дед был военным. Только вопреки совету бабушки, пойти учиться в военно-космический кадетский корпус, Филипп решил остаться в своем городе. Думаю, я знаю, что повлияло на такой выбор. Точнее — кто. Дарина. При воспоминании о дочери на лице появляется улыбка. Всегда.
— Дарина пойдет с тобой? — вопрос срывается сам собой. Мне кажется, что дети всегда ходят вместе.
— Пап, ну точно! За ручку, как маленького, отведет, — возмущается Филипп.
Не нравится ему, когда за ним присматривает его старшая сестра.
— А что? Я был бы спокоен…
— Папа!
— Филипп я всего лишь пошутить хотел.
Выходные закончились. Как и школа. Наверное, мне будет не хватать тех коротких, но так много для меня значащих встреч с Полиной. Увидев ее на выпускном, не мог не восхищаться ею как женщиной, как матерью, как педагогом. Тряхнул головой, отгоняя воспоминания и допил крепкий, горький кофе.
День прошел достаточно спокойно, я уже вышел из здания городской администрации, как раздался звонок. Приняв вызов, зажал телефон плечом. Почему-то брелка от машины в кармане не оказалось. Возможно я смахнул его со стола в кейс вместе с документами.
— Добрый вечер, Елена Ильинична, — приветствовал я Романовскую. Она, пожалуй, единственная, кто видела во мне человека. Положил кейс на капот, ища злополучный брелок. — Как ваше здоровье?
— Костя, я умираю… — донесся из трубки еле слышный голос.
У Елены Ильиничны слабое сердце, но ради единственного внука она находила в себе силы жить.
— Вы звонили в скорую? — Я открыл машину, бросил на заднее сиденье кейс и включил зажигание.
— Нет, только тебе… — Слышу тяжелое дыхание.
— Елена Ильинична, пожалуйста, примите лекарство! Скорую я сейчас вызову!
— Костя… Я…
— Я сейчас приеду! Пожалуйста, примите лекарство и оставьте дверь открытой.
Я отключил звонок, чтобы вызвать скорую кардиологическую помощь для Елены Ильиничны, и спешно выехал с административной парковки, стараясь не дать эмоциям меня захватить.
Романовская дома была одна, Эрик проходил практику в летнем лагере. Поскольку сессия была закрыта автоматом, то он успел на первый сезон и должен был вернуться только через неделю.
Я приехал раньше скорой. Дверь была открыта, и я без труда вошел в квартиру. Елена Ильинична лежала на своем диване.
— Успел… Я хочу попрощаться и еще раз попросить прощения…
— Елена Ильинична, скорая уже едет, — начал я, но она жестом попросила меня замолчать.
— Нет, Костя. Это конец. Наташа зовет меня… — Наташей звали ее дочь и мать Эрика. — Я устала, Костя.
— Нет, нет, нет. Ничего не говорите. Сейчас приедет скорая, и все будет хорошо. — По крайней мере так было раньше. — Пожалуйста, потерпите!
Эрику было шесть лет, когда у Елены Ильиничны случился первый сердечный приступ. Тогда ее увезли в больницу, а как только она пришла в себя, у нас состоялся разговор, который она ни в какую не хотела откладывать. Я видел, как ей тяжело, но женщина упрямо стояла на своем.
— Костя, я хочу тебя попросить оформить опекунство над Эриком.
Не знаю, чего я ожидал от строгой Елены Ильиничны, но только не этого.
— Елена Ильинична, давайте мы подождем, когда вы…
— Нет, Костя. Я не могу ждать. Я не вечна, это может случиться в любой момент. Если со мной что-то случится, я не хочу, чтобы Эрик оказался в детском доме.
— Елена Ильинична, не надо так говорить, — прошу женщину.
— Надо, Костя. Я реально смотрю на вещи. Эрик еще мал, а в следующий раз скорая может и не успеть.
— Елена Ильинична, я понимаю, что желание вашей дочери для вас очень много значит, но, может быть…
— Нет, Костя. Желание Наташи для меня уже не настолько важно, как судьба Эрика.
— Тогда может лучше оформить отцовство? — предлагаю ей.
Я не совсем понимал почему нужно оформлять опекунство, когда я отец этого мальчика. Из-за желания его матери? Но ее нет. Только из-за пособия? Но я уже достаточно зарабатывал и на Эрика всегда переводил приличное содержание.
Елена Ильинична молчит какое-то время, и мне кажется, что она не ответит, но я ошибаюсь.
— Нет, Костя. Я не могу просить тебя даже от этом, — отвечает она. — Но больше мне обратиться не к кому.
— Елена Ильинична, я понимаю ваше уважение к желанию Наташи. Но ее нет… — Слова даются с трудом: говорить о мертвых я не привык. — А думать нужно о живых.
— Это верно. Только все не так просто, Костя…
Елена Ильинична закрывает глаза и глубоко вздыхает. Проходит несколько секунд. Она открывает глаза и не отводя взгляда произносит:
— Я виновата перед тобой. Очень сильно виновата. Но видит бог, я думала не о себе, а об Эрике.
Я всегда восхищался ею, сколько любви и тепла она дарила своему внуку. Она в буквальном смысле заменила ему и отца и мать.
— Наташа была беременна, когда вы стали встречаться… — звучит очень тихо. Ее слова не сразу доходят до моего понимания.
С Наташей мы познакомились в клубе, где проходило посвящение в студенты. Мы пару раз оказались с ней в паре, а дальше нам обоим снесло голову. Немного позже Наташа призналась, что просто хотела забеременеть… Она отказывалась меня видеть и разговаривать, просила оставить ее в покое и забыть, сказав, что это был секс и ничего более. И я забыл, пока мне не позвонила Елена Ильинична и не сообщила, что Наташа разбилась в аварии, а у нее на руках остался двухмесячный ребенок.
— Ей ничего не стоило назвать этого ребенка твоим, но Наташка не захотела лгать.
