на этот раз уже от дикого беспомощного страха, плещущегося в озёрно-голубых глазах человека. Как будто бы они держали у его горла нож… а может быть, и что-нибудь похуже ножа. И его сбивчивая торопливая речь, такая невнятная и путаная поначалу, что Верена сперва разбирала её, кажется, даже не с помощью воли тули-па, а лишь благодаря чистой эмпатии – как это бывало с речью Алекса, когда они общались между собой в облике зверя, уже после полного перехода…
Верене было страшно жаль этого Яна, хотя она и понимала, что старшие ни-шуур наверняка сделают всё, что будет в их силах, чтобы ему помочь.
А ещё её до глубины души потрясла его история.
Самый обыкновенный человек, лишившийся всего, взятый тули-па практически в рабство, но всё равно не побоявшийся пойти против них… вернее, конечно же, он боялся, но важно же не это… важно то, что у него не было и тысячной доли тех сил, что были сейчас у Верены, а он всё равно сумел преодолеть свой страх – значит, дело здесь вовсе не в количестве сил и даже не в умениях? А в чём же тогда?
И ещё эта несостоявшаяся атака, про которую Верена узнала только сегодня, – а если бы эта атака и впрямь спровоцировала на земле что-нибудь страшное? Неужели Алекс прав, и в мире и впрямь всё-всё связано между собой незримыми ниточками, и от однажды принятого одним-единственным простым человеком решения может зависеть судьба всего человечества?
Как же страшно бывает иногда заглядывать за кулисы…
На улице стало совсем темно. Верена миновала подсвеченные нежным золотистым светом Бранденбургские ворота, разминулась с несколькими беспилотными велорикшами, полными обвешенными камерами туристов, и вышла на погружённую в осенний полумрак площадь Республики. Ветер здесь дул ощутимо сильнее; деревья на противоположной стороне площади гнулись от его порывов, стаями крошечных жёлтых бабочек осыпая на пожухлую траву каскады сверкающих в лучах редкой подсветки листвы.
Мимо прошла сопровождаемая парой взрослых стайка малышей с бумажными фонариками, болтающимися на длинных шестах. Ничего себе, сегодня что же, уже святой Мартин? Ну да, точно, Хэллоуин же был уже почти две недели назад. И Луиза вчера на целый день оккупировала кухню, чтобы напечь гусятины для какой-то своей очередной вечеринки…
Верена вздохнула. Нет, надо бы ей, наверное, всё же завязывать с такими частыми прыжками между континентами. Искушение, конечно, велико, но слишком уж быстро теряешь ощущение времени…
Фонарики у детворы были сплошь ровненькие и аккуратные, явно купленные в ближайшем супермаркете. А вот они в школе, помнится, ещё сами их мастерили, и свечки вставляли потом самые настоящие, а не диодные лампочки… «Мельчает молодёжь», – подумала Верена, невольно начиная разглядывать крохотные силуэты людей, бродящих под торжественно светящимся, похожим на гигантскую стеклянную лампу куполом Рейхстага – девушка до сих пор не могла привыкнуть, что воля тули-па позволяет различать на расстоянии столько разных деталек, словно при видеосъёмке крупным планом…
Вот любопытно, а ведь она до сих пор не знает толком, откуда взялась вся эта традиция с фонариками. Надо бы спросить Алекса, он наверняка должен быть в курсе. Хотя этот святой Мартин всё равно, кажется, умер ещё за пару веков до рождения их валькирского любимчика…
Верена перешла через дорогу и зашагала мимо двух бесконечных ржаво-стальных стен на холме, разгородивших парковую лужайку, привычно задаваясь вопросом, что именно хотели продемонстрировать миру архитекторы этим неприветливым произведением современного искусства.
Сверкающая громадина Центрального вокзала на противоположном берегу Шпрее лучилась изнутри диковинной хрустальной шкатулкой. Как и всегда, раньше, чем что-либо другое в городе, вокзал уже успели украсить к Рождеству множеством искрящихся голографических снежинок. «Отлично смотрелось бы в гуаши, – лениво подумала девушка, щурясь от назойливо моросящего мелкого дождя, пахнущего опадающими листьями. – А может быть, и в акварели…»
Гулко стуча каблучками по металлическим плитам, она вышла на узкий пешеходный мостик и на мгновение остановилась, оперевшись спиной об испускающие тусклый свет перила и рассматривая возвышающийся перед зданием вокзала серебристый куб бизнес-центра, блестящие вогнутые стены которого напоминали листы смятой алюминиевой фольги.
Вокруг было необычно тихо – никогда не стихающий шум большого города казался здесь, на мосту, приглушённым, звучащим словно сквозь толстое пуховое одеяло. Как странно, днём тут вроде бы в любое время года полно туристов, а сейчас почему-то не видно ни единого человека… Наверное, потому что кафешки на выходящей к воде нижней части набережной все сплошь в ремонтных лесах. А по верхней террасе, вдоль бетонного забора, и днём-то бегали обычно разве что уж очень увлечённые свои делом спортсмены-любители. Особенно в такую погоду…
Хотя нет, кто-то один там внизу вроде бы есть… ой, а что это с ним?
Медленно шагающая по узенькой, покрытой лужами песчаной дорожке вдоль газона человеческая фигурка на нижней террасе набережной запнулась, закашлявшись, потом попыталась выпрямиться – и неожиданно, как будто отшатнувшись от кого-то, стала, пятясь, отступать к серой бетонной стене между строительными лесами.
Слабенькие энергосберегающие фонари на пустынном берегу под мостом светили через один, и толку от них было совсем немного – берег напротив вокзала утопал в вязком промозглом полумраке – но сверху всё равно было хорошо видно, что человеку отчего-то сложно стоять прямо: он всё время наклонялся вперёд, опираясь руками о колени и громко, с придыханиями кашляя.
Постойте, а это ещё что…
Сырой воздух вокруг Верены внезапно загудел и начал тихонько потрескивать около её висков. Смутная электрическая вибрация холодком пробежалась по позвоночнику, как будто к нему прикоснулись острой ледяной спицей, и крошечные волоски на спине у девушки встали дыбом: она поняла, что ей знакомо это чувство.
Верена невольно напрягла вмиг изменившееся зрение («А ведь я даже не принимала для этого позу силы», – смутно мелькнуло в голове), пригляделась – и колючий морозец снова волной пробежался у неё по коже. Она неожиданно различила – отчётливо, будто на экране компьютерного монитора, – как чернильные тени, плотным облаком сгустившиеся вокруг человеческой фигурки, приобретают очертания чего-то неопределённо-жуткого, словно картинка из полузабытого ночного кошмара…
…какая-то лоснящаяся чешуйчатая тварь, похожая на гигантского богомола, а рядом с ней – кто-то или что-то, напоминающее огромного чёрного тарантула, но как будто с человеческим туловищем…
«Господи, неужели это опять…»
На мгновение Верене больше всего захотелось зажмуриться и сделать вид, что она ничего не заметила – но глупо было бы притворяться перед самой собой, что она вдруг перестала доверять глазам ни-шуур.
Подлинное видение не умеет обманывать…
Фигуры монстров постепенно делались всё чётче, всё рельефнее: мощное, покрытое жёсткой клочковатой шерстью
