утешение напомнило мне о том, как мы еще молоды и наивны. Мы просто пытались как-то пережить и осознать события, к которым имели отношение, – пожалуй, самые важные за всю нашу жизнь. Но, как ни крути, моя любовь к сестрам Уильямс – возможно, неуместная и не безупречная – была, без сомнения, искренней.
Я прижала фотографию к груди. Мои девочки. Мои малышки.
40
В среду на той же неделе Лу выложил главный козырь.
– Ваша честь, я представляю вам брошюру с клиническими рекомендациями по проведению стерилизаций.
Один из экземпляров брошюры лежал у меня на коленях, Лу дал мне его накануне вечером. Сегодня он смог впервые рассказать об этой находке в суде. В папках правительственных адвокатов тоже было по экземпляру, все – оригиналы. Их обнаружилось столько, что хватило каждому.
– Ваша честь, эти брошюры напечатаны тиражом двадцать пять тысяч. Двадцать. Пять. Тысяч, – раздельно повторил Лу. – Однако весь тираж так и лежит на складе, клиники с федеральным финансированием в разных частях страны брошюры не получили.
Судья взглянул на Лу поверх очков:
– Были ли эти рекомендации продублированы в других материалах, переданных в клиники Министерством здравоохранения?
– Насколько мне известно, нет, ваша честь. После того как дело Индии и Эрики Уильямс получило огласку, выяснилось, что весь тираж этой брошюры так и остался на государственном складе, расположенном на Третьей улице в Вашингтоне, округ Колумбия.
Лу театрально выделил последние слова и махнул рукой в сторону стола ответчиков. Никаких сомнений – во всяком случае, у меня: если бы эти брошюры распространили, какого-то количества операций удалось бы избежать, хотя дипломированные медсестры и доктора, конечно, и без инструкций должны понимать, что нельзя стерилизовать несовершеннолетних.
Я слушала, как скрипят по бумаге карандаши, и всматривалась в лицо судьи. Само наличие подобных рекомендаций доказывало: правительство осознавало, что существует риск нарушений и что клиникам нужен регламент для таких процедур. А если клиники брошюру не получили, значит, чиновники просто выделили денежные средства и не удосужились разъяснить, как их следует использовать.
Иногда в зале суда не получалось разобрать ни слова из-за шума, а в другие минуты тишину нарушало только урчание у зрителей в животе. Вашингтонские адвокаты, вероятно, считали, что оказались в невыгодном положении, приехав на незнакомую территорию, где судья и адвокат обвинения говорят с одинаковым акцентом.
Впрочем, если у кого-то и было невыгодное положение, то у сестер Уильямс. Государственная машина устроена так, что бедняки не побеждают. К чести судьи, процесс он вел добросовестно. Сосредоточенно слушал, не просил повторить уже сказанное. Часто делал заметки, а в конце каждого дня вежливо всех благодарил. Я бросила взгляд на секретаря, женщину с желтоватым лицом. Она каждый день появлялась в новом платье с цветочным узором, и в тот день платье было с ромашками. Клавиши машинки ритмично клацали под ее пальцами. Лицо судебного пристава раскраснелось от солнца, под мышками, несмотря на ощутимый сквозняк, проступили темные пятна. Масляные батареи чуть слышно пощелкивали.
– Мистер Фельдман, вы готовы вызвать свидетеля?
– Да, ваша честь. Я бы хотел пригласить доктора Лэнса Паша.
Свидетель поднялся со скамьи и двинулся по проходу. Произнеся слова присяги, он сел слева от судьи.
– Прошу вас назвать свое имя и род занятий.
– Меня зовут Лэнс Паш. Я бывший руководитель отдела контроля рождаемости в Управлении экономических возможностей.
– Благодарю.
Лу вышел из-за стола.
– Мистер Паш, верно ли, что вы автор этих… рекомендаций? – Лу показал брошюру.
– Да, сэр.
– И вы разработали их как руководитель подразделения?
– Да, сэр.
– Вы сделали это по чьему-то поручению?
– Да, сэр.
– Кто именно его дал?
– Заместитель министра здравоохранения, образования и благосостояния.
– Как его имя?
– Энтони Маркус, сэр.
– Известно ли вам, почему он поручил составить рекомендации?
– Протестую, ваша честь. Свидетель не должен высказывать предположений о мотивах других людей.
– Ваша честь, я лишь спрашиваю о политике министерства.
– Протест отклонен, – сказал судья. – Пожалуйста, отвечайте.
– В 1971 году мы создали механизмы, которые позволяли финансировать процедуру стерилизации. Для применения этой политики требовался регламент, и его разработку доверили как раз моему подразделению.
– Как долго вы составляли регламент?
– Несколько месяцев. Мы приступили к работе летом семьдесят первого и завершили ее к Рождеству. Я это помню, потому что на праздники поехал навестить мать. – Он повернулся к судье и улыбнулся.
– Когда регламент был готов, вы отправили его в заинтересованные организации?
– Не совсем. Мы разослали во все агентства социальной помощи письма с просьбой приостановить распределение бюджета на стерилизации, пока регламент не будет одобрен и введен в обращение.
– Агентства исполнили вашу просьбу?
– Этого я не знаю. Регламент был завизирован заместителем министра, мистером Маркусом… – свидетель взял листок и прочитал дату, – десятого января 1972 года. Потребовался еще месяц на печать тиража и подготовку к распространению. Но на этом этапе нас уведомили, что сначала документ должен быть утвержден в Белом доме.
– В Белом доме? Вы имеете в виду, президентом США?
Я подалась вперед. Уже какое-то время я подозревала, что такие правительственные проекты имеют отношение к самому верху, и даже говорила об этом Лу.
– Мне неизвестно, участвовал ли в этом деле сам президент, сэр.
– Взаимодействовали ли вы тогда с Белым домом?
– Да, я около четырех месяцев пытался связаться с его сотрудниками и узнать, в чем причина задержки. Когда мне наконец удалось дозвониться до канцелярии юрисконсульта, вместо ответа меня ждал выговор. Тогда я подал в отставку.
– Выговор? – спросил Лу, изобразив удивление.
– Да, сэр.
– Почему вы подали в отставку?
Мистер Паш замялся. Он взглянул в сторону правительственных адвокатов, а потом снова посмотрел на Лу.
– Я боялся, что из-за задержки с распространением брошюры может возникнуть опасная, даже критическая ситуация.
– Что вы имеете в виду? Разве вы не сообщили агентствам, что необходимо приостановить процедуру стерилизации до того, как вы распространите инструкции?
– Сообщили, и тем не менее меня беспокоило, что операции могут проводиться и дальше без надлежащего консультирования пациентов.
– Вы опасались, что пациенты будут соглашаться на операцию, не имея полной информации о ее последствиях?
– Ваша честь, я протестую. Наводящий вопрос.
– Принято. Пожалуйста, перефразируйте, мистер Фельдман.
– Какие именно опасения повлияли на ваше решение выйти в отставку, мистер Паш? – спросил Лу.
– У меня было много поводов для беспокойства. Для аппарата президента вопрос стерилизаций приобретал политическое значение. Это был предвыборный год.
– Протестую, ваша честь. Домыслы, которые не относятся к делу.
Все знали о растущем напряжении, связанном с президентом Никсоном и его аппаратом. Совсем недавно подал в отставку вице-президент, который отказался оспаривать обвинение в уклонении от уплаты налогов[42]. Комитет Сената расследовал проникновение взломщиков в
