Боже, — простонала Ирэн, — бедная Софья, а к реке-то зачем?
Чтобы «познакомить» с водяным, ей здесь жить, хозяйство вести, чтобы вода и земля её знали, — ответила Нино
До реки добрались быстро, берег реки, на который привели Софью, был между дворцом и домиком Нино.
К реке Софью сопровождали мужчины и муж, ни одной женщины рядом не было.
— У дома одна хозяйка, — пояснила бабушка Нино.
Ирэн хотела спросить, а как это будет проходить, но княгиня Дадиани сама ей всё объяснила:
— Смотри, сейчас мужчины рода начнут петь и будут бросать в реку хлеб, потом будут стрелять в него
— А Софья?
— А Софья после, должна помочить руки и ноги в реке.
Ирэн было плохо издалека видно лицо Софьи, но ей показалось, что девушка широко улыбается.
После того как обряд закончился, Давид подхватил Софью на руки и понёс от реки вверх туда, где стоял его конь.
Только молодые уехали, как отовсюду раздались женские голоса.
Бабушка Нино сказала:
— Женщины всегда подсматривают, а потом хвалят своих мужчин, что всё хорошо прошло.
С Софьей Ирэн встретилась только на ужине, и та поблагодарила Ирэн, обняла и шепнула: — спасибо, спасибо тебе.
Спустя два дня свадьба закончилась. Гости начали разъезжаться. И Ирэн начала собираться.
Софья ходила счастливая, вызывая зависть у остальных женщин. Ирэн подумала, что теперь можно ехать с чистой совестью, всё у девочки будет хорошо.
Оставалось только съездить в долину. Ирэн приготовила всем подарки. Подарки для детей и для женщин, которые решили, что их судьба будет связана с этими детьми и с этим местом.
В этот раз в долине прощание прошло весело, без слёз. Все действительно собирали инжир и Ирэн тоже досталось немного «липкости». Раньше она никогда не понимала, что в нём вкусного, но попробовав плоды прямо с дерева, ощутив сладкий с лёгкой кислинкой вкус, такой, что даже возникло ощущение, будто ягоды подвялились прямо на дереве, Ирэн по-настоящему влюбилась в этот фрукт.
За те две недели, что Ирэн не было, возле строящегося храма появился ещё один домик, а сам храм заметно «подрос».
В этот раз Ирэн удалось поговорить с Софьей Мещерской. Женщина готовилась принять постриг. Как они это сделают, имея только одну настоятельницу, Ирэн так и не поняла. Но как сказала настоятельница, что здесь главное — это вера.
Софья, попросила её пока никак не называть, потому что от старого имени она отреклась, а новое ей пока не дали. Сама откинула никаб с лица и Ирэн действительно не увидела Софью.
Нет, лицо женщины не было изуродовано. Чем настоятельница лечила Софью Ирэн не знала, но рубцов действительно не осталось, розовая новая кожа покрывала лицо. Бровей и ресниц правда почти не было, и само лицо женщины было будто бы без возраста и эмоций.
Но самое главное, глаза были спокойные, не было в них того странного сумасшедшего блеска, который пугал Ирэн, когда она пыталась пообщаться с Софьей раньше. И ещё Софья поблагодарила Ирэн. Ирэн, не ожидавшая такого, сразу не нашлась, что сказать и замолчала, тогда Софья развернулась, чтобы уйти, но Ирэн её остановила:
— Софья, погоди, я хочу сказать… что я рада, что ты здесь нашла себя.
Софья Мещерская кивнула и ушла обратно в домик к детям, а к Ирэн подошла настоятельница:
— Она ещё не нашла себя, но дети ей помогут, её сердце ещё не умерло, поэтому я верю, что она выздоровеет.
С Равшаной Ирэн попрощалась очень тепло. И та тоже её поблагодарила:
— Ты вернула мне веру в то, что я нужна. Все эти дети, это теперь мои дети и я здесь, чтобы вырастить их и дать им то, что не смогла дать своему сыну.
Ирэн, уезжая из долины думала, как интересно переплелись судьбы двух женщин, Равшаны и Софьи, обе были женщинами повелителей-мужчин, обе потеряли сыновей и обе нашли здесь своё предназначение.
* * *
Ирэн предложила уехать вместе с ней профессорам, но ни Шмоль, ни Гукасов не согласились.
— Мы приедем позже, — сказал Аристарх Викентьевич, — а сейчас мы нужнее здесь.
Значит поеду налегке, — подумала Ирэн и улыбнулась.
Они с Виленским решили идти через перевал. Страшно было до жути, но предполагался отряд гвардейцев, да и терять неделю на железную дорогу Ирэн не хотелось.
В этот раз и восхождение, и перевал были лёгкими. Оказалось, что после их эпичного перехода в грозу в прошлый раз, горцы отсыпали тропу и поставили укрепления по краю обрыва.
Спуск с той стороны горы тем более был комфортным. И уже к вечеру процессия, состоящая из одной кареты и двух десятков верховых и пары телег, спустилась вниз.
Переночевали в приграничной деревне, пополнили провизию и двинулись в сторону центральной части империи.
Ирэн оценила путешествие с императорскими полномочиями Виленского. Если они останавливались, то только в подготовленных помещениях. Сам Виленский мог ночевать возле костра с гвардейцами, но для Ирэн всегда была готова горячая ванна, или корыто, в зависимости от наличия и размера деревни, а ещё нормальная кровать с чистым бельём.
Виленский был приятным попутчиком, Ирэн много разговаривала с ним в дороге, и сама не заметила, как начала рассказывать ему такие вещи, которые Ирэн Лопатина ни при каких обстоятельствах и ни из каких свитков знать не могла.
Ирэн рассказала про возможности телеграфа, когда Виленский упомянул, что они обязательно заедут в имение помещика Кайсарова, рассказала про то, как можно использовать нефтер после перегонки.
Но у Виленского, если и были вопросы по поводу знаний Ирэн, то он их не задал. Только смотрел на Ирэн так, что хотелось «купаться» в его взгляде, столько там было восхищения, тепла, и какой-то странной нежности.
Морозов тоже так смотрел на Ирэн, но в его взгляде помимо нежности всегда был голод, что вызывало странную приятную дрожь где-то глубоко внутри. Что-то женское откликалось на этот взгляд.
С Виленским было спокойно и… надёжно.
Когда они выезжали из последней деревни, относящейся к Горному княжеству, Ирэн вспомнила, что хотела заехать на рудник огненных рубинов.
Виленский проверил по карте, рудник располагался в пяти вёрстах на запад и решил, что они вполне могу свернуть с дороги.
Чем дальше они удалялись от Горного княжества, тем более осенней становилась природа. Некоторые деревья уже не радовали зеленью, а отливали золотом и становилось понятно, что осень уже раскрасила листья в свои любимые цвета. Да и вечера, а тем более ночи,
