возродилась как в стари. Подумай сердцем да поспи. С утра поговорим. Ты своё слово скажешь, я приму, каким бы ни было.
И, услышав слова, которые были сказаны мужчиной, но добрым, сострадательным голосом, без всякого принуждения закрыла глаза и вновь потеряла ясность мыслей, забывшись в полудрёме…
А на утро сыновья подошли к матери, поклонились в пояс, да сказали своё слово, что домой не вернутся, из скита уйдут не смогут. Будут учиться не только обряды проводить, но и лекарскому делу станут обучаться, как повелось с незапамятных времён.
И женщина, покинув скит, пройдя по своим следам полпути до деревни, внезапно наткнулась на маленького волчонка, который лежал на сбитой ветке дерева и жалобно скулил, трясясь от холода и, видимо, от голода. Глафирья оглянулась по сторонам, но следов, кроме своих, не увидела. Скорее всего, вчера в темноте пробежала мимо, не заметив эту кроху. А ведь могла и наступить. Опустилась на колени и поднесла руку к дикому зверю. Но тот не зарычал, лизнул протянутую руку и положил на женскую ладонь свою крохотную головку.
- Кака ж ты кроха. – Женщина подняла волчонка со снега и, не раздумывая, засунула его себе за пазуху. – Там тебе будет теплее, малыш. И согреешься и тепло души моей почувствуешь. Получается, двух потеряла, а одного нашла? Но ты ведь зверь дикий, в деревню тебе никак нельзя. Иль выкрадут, иль зашибут со злобы. Надо итить к старцу. Как он сказывал? Тепло женское нужно? Или рука женская? Уже и не помню. Да и какая разница? Всё буду рядом со своими деточками.
И она, развернувшись, подняла лицо к чистому небу. Постояла так с минуту и неожиданно улыбнулась, скинув с души бремя тревог и нерешительности…
* * *
Конец октября 1912 год. Петроград. Царское Село.
- Аликс. Аликс, ты где?
Увидев супругу, Николай подошёл ближе и её нежно поцеловал.
- Представляешь, милая, своенравныйМишель нас опозорил. Я сколько раз ему говорил, что бы головой думал. Именно головой, а не… Прости, дорогая, срываюсь. Это же надо – у него родился сын. Мы не раз говорили, что нельзя путаться с чужими женами. Тем более такими...
- Ники, зря так отзываешься о Натали. Что поделать, если не повезло бедной девочке с супржеством.
- Но, дорогая, позволь не согласиться. Она венчана с другим, так зачем путаться, коли есть своя наречённая? Своенравным как был, так и остался, хоть и брат. Не знаю, что и делать. В Государстве волнения, нет, что бы помочь, а он в любови утонул. И, как прикажешь, теперь быть?
- Сердце моё. Не могу тебе советовать как поступиться с родным братом. Должен решить пробему сам, хотя, как по мне, раз дитя появилось, не стоит предаваться унынию. В нём ведь есть кровь Романовых. Плохо или хорошо, но лишним в нашем роду быть не может.
- Но как же быть?
Николай закрыл лицо руками, словно и в самом деле случилось непоправимое горе. Подошёл к окну, выглянул во двор.
- Понимаешь, Аликс, Мишель всегда был своенравным, на то у него имелись причины. Он единственный в роду, у которого есть Дар, да и проявился в самом раннем возрасте. Он с детства живёт двумя жизнями – той, какой положено по праву рождения и другой, которую скрывает от всех. Даже папеньке ни о чём не было известно. Маменька... Да что маменька, которая его и не воспитывала. Призвала каких-то… да заместо правильного христианского воспитания внушалось не пойми что.
- Милый. Он истиный хрестьянин по вере, Великий князь. И этого ты ну ни как не сможешь у него отнять. Да, приказом Государя его можно наказать, лишив постов и имений. Но, согласись, ни родства, ни веры отринуть не сможешь.
- Как не можешь понять… Я не желаю его лишать ни того ни другого, но ребёнок… Знаешь, как его хотят назвать? Натали – Георгием, а Мишель – Дмитрием. Как доложили – спорят уж вторую неделю, но род Шереметьевых всегда славился упрямством, да и козлинным упорством.
- Николя, наверное, бараньим.
- Что бараньим?
- Упортством, как ты сказал. Не козлинным, а бараньим.
- Хоть ослинным, разницы не вижу. Надо вызывать его к себе. Пусть с тобой поговорит, да с сёстрами. Оля и Ксения скоро приедут к нам повидаться. Может и получится совместно вразумить братца? Он ведь в Оленьке души не чает.
- Пусть поговорят. А скажи, друг мой сердечный, новости есть какие по поводу пары для Мишеля?
- Имеешь в виду предание, что Первых должно быть двое?
- Именно. Раньше были мысли, что это должны быть единоутробные брат с сестрой. Или, на случай, два брата или две сестры. Но Князь у нас одиночка по жизни. Или кто есть тайный?
- Нет, Аликс. Мне то было бы известно. Хотя… теперь нужно думать и о его сыне. Придётся людей отправлять для присмотра. И сказать ведь толком никто не может – будет перевенец одарённым или нет. Пока четыре года не исполнится, не узнаем, а до тех пор будет самым обычным ребёнком. И вообще странно, что именно у Михаила Дар. Почему такая несправедливость? Он близок мне по духу, что касается опоры государства, но вот от дел повседневных отстраняется. Когда же заходит разговор о вечности, сразу замыкается. Держит всё в себе.
- Всё забываю спросить. Как когда-то слышала, бывает разное проявление Дара у избранных. У Мишеля какой, знаешь?
- Не знаю точно. Вот не знаю, как бы ни было странно. Всё держит в тайне. Единственное, что было сказано как-то в дружеской обстановке Михаилом, то он как там было?... «Переживу Вас всех, да и Ваших внуков похроню с честью и достоинством». Вроде бы так, может и не дословно. Он у нас, как оказалось, если только не обманули с переданными словами, чуть ли не бессмертный. Хотя долголетие, как знаю, побочное проявление основного дара, но вот каков он? Он же, по факту, наследник престола. К моему сожалению, при моём царствовании быть
