я готова была поклясться, что именно этот человек был сегодня в компании женщины и ребенка! Но что тогда получается… Нет-нет, эта мысль слишком абсурдна.
– Похоже, не только ты любишь нарушать правила, – заметил Реннейр вполголоса.
Неужели Ренн тоже догадался, что кто-то из моих собратьев рискнул посетить праздник Маков? Ох, лишь бы не столкнуться с ним лицом к лицу. И все-таки… кто это был? Наверное, при свете дня он послушный житель Антрима, а вот по ночам – в голове закружился вихрь цветных картинок – ходит к незнакомке из Лестры. Эта тайна загадочным образом нас роднит.
– Правила написаны сотни лет назад, – я мягко выбралась из мужских объятий. Незачем затягивать, только муку продлевать.
– Но именно они помогали вашему народу выжить.
Пожалуй, Реннейр прав. У него вообще больше здравомыслия, чем у меня.
Я коснулась плеча, сдвигая браслеты на место, вновь надевая очелье. А ведь на равнине оно меня не беспокоило, кровавый камень не нагревался, и никто не пытался поживиться моими эмоциями и силами. Тогда, набрав в грудь побольше воздуха, я сунула руку в карман.
– Вот, возьми… – протянула кристалл авентина, закованный в серебро. Бархатно-синий, как летнее небо ночью. Внутри, если долго всматриваться, можно было увидеть россыпь мигающих звезд и неспешно плывущие облака. Конечно, мне говорили: ты все выдумываешь, но я точно знала, что они есть.
Я зачаровала самоцвет накануне своей дерзкой вылазки. Просила Матерь Гор наделить камень такой мощной защитой, чтобы ни стрела не достала, ни нож, ни меч. Пела особую песнь, плела голосом заклинание, чувствуя, как болят кончики пальцев от выплеска Дара. Этот авентин – особый. Каждому искателю известно, что работать он будет, лишь когда подарен от сердца, с искренней и чистой любовью.
От женщины – мужчине. Своему единственному.
– Это зачем? – Наши пальцы переплелись, и я постаралась запечатлеть в памяти всю прелесть этого легкого, но безумно важного касания.
– Он защитит тебя. Авентин… – произнесла и почувствовала, как покалывает щеки и кончики ушей от смущения. Ренн ведь не знает о свойствах авентина? Или все-таки знает?
Лестриец наградил меня таким пронзительным взглядом, что сердце ухнуло в пятки. Возможно, ему это совсем не надо… Возможно, я только зря себе душу рву, но Зверь-из-Ущелья медленным и чувственным движением поднес амулет к губам, а после вложил обратно мне в руку и согнул пальцы, накрыв сверху своими.
Лицо его было серьезным и задумчивым, а меня от этого взгляда пронзила такая дикая боль, словно кто-то вогнал под ребра нож и провернул несколько раз. Дышать стало нечем, а глаза запекло от нахлынувших слез.
– Не надо, Мона. Не надо. Ты должна забыть обо мне, не искать встречи, не доверять людям с равнины. И находиться рядом со мной тебе опасно.
Я слушала его и не слышала – кровь прилила к голове и оглушительно бахала в висках. А он, кажется, говорил со мной, как с маленьким ребенком.
– Пусть все закончится вот так, когда тебе еще не за что меня ненавидеть.
– Я…
Он аккуратно, но твердо приложил палец к моим губам, делая знак замолчать. Потом, не сводя с них глаз, погладил большим пальцем нижнюю, а я не могла избавиться от чувства неправильности. Все должно закончиться… но как! Как можно оборвать эту нить? Если только с мясом и кровью.
Если бы я все-таки успела сказать, что и так его ненавижу, это было бы ложью.
Опомнись, Рамона, ты Каменная жрица. А это что-то да значит.
Огромным усилием воли я загнала подступающие слезы обратно, а порыв ветра, ударивший в лицо, в этом помог.
Мы не говорили друг другу «прощай», не говорили «до встречи». Будто оба надеялись, что эта встреча еще состоится. Надежда сильнее доводов рассудка.
– Ты ведь помнишь, что я не даю обещаний, которые не смогу сдержать? – я потянулась к нему в последнем отчаянном жесте и поймала губами его губы. Поцелуй вышел торопливым и неловким, словно нас в любой момент могли раскрыть.
– Сладкие, как мед, и горькие, как пепел, – выдохнул Ренн, когда мы прервались.
– Ты знаешь, каков пепел на вкус?
– Теперь да.
Трава шуршала под моими ногами, каждый шаг отдавался болью под сердцем. Меня будто заковали в тяжелые цепи, и я шла, как приговоренная к казни. Тянуло обернуться, еще раз коснуться, вдохнуть чуть горьковатый ставший родным аромат кожи, стали и степного ветра. Раствориться в нем. Почувствовать щекой ткань рубашки на мужской груди, потереться о нее лбом, смять непослушными пальцами и никогда, никогда больше не отпускать! Кожу между лопатками жгло огнем – он молча смотрел мне в спину, и огромных усилий стоило не допустить позорной слабости.
Я растворялась во вратах, уходила в свой мир, но часть меня навсегда оставалась на маковом поле. Но показалось, что в этот миг ветер шепнул: «Ты самое светлое, что случалось со мной».
Глава 31. Тайна старейшины
Рамона
Я провела остаток ночи в святилище то засыпая, то вздрагивая и открывая глаза. Казалось, алтарь следит за мной сотнями невидимых глазах, тянет жадные руки, стремясь опутать.
Я молилась Матери Гор, прося послать душе успокоение. Она ведь добрая, милостивая, она умеет утешать. Но темные своды молчали.
К вечеру следующего дня я добралась до Антрима, измотанная и обессиленная, будто несколько дней подряд орудовала кайлом в шахте. Решив пройти одним из заброшенных переходов, я никак не ожидала встретить по пути Орвина – двоюродный брат вынырнул из-за поворота, как вездесущий подгорный дух.
– Орв! – взвизгнула я и приложила руку в груди. Сердце чуть не выпрыгнуло.
Он, кажется, испугался не меньше.
– Ты что здесь делаешь, сестренка? – спросил, переведя дыхание.
– Возвращаюсь из святилища.
Да, это правда. Но то, что я путешествовала по равнине в твоем обличье, никому знать не обязательно. А амулет я утопила в Извилистой, как и старые вещи Орва.
Мы немного поболтали и хотели было разбежаться каждый в свою сторону, как вдруг братец остановился.
– Рамона! – окликнул голосом, полным ужаса.
Догнал меня и снял что-то с волос. Ни жива, ни мертва я наблюдала за движением пальцев, которые сжимали маленький тонкий колосок.
– Это же… – Глаза брата округлились, а у меня от ужаса перехватило дыхание. – Это пшеница!
– Ну и что здесь такого? – я попыталась сделать голос беспечным, но внутри все задрожало. Сердце колотилось, как у птицы, попавшей в силки.
– В горах пшеница не растет. Откуда это у тебя? Ты была на равнине?
– Что за вздор, Орвин? – я выхватила у него улику и
