что-то неуловимо знакомое. Сердце встрепенулось и пропустило удар.
Мы подождали, пока пара скроется из виду, но и настрой, и смелость, были уже потеряны. Шумно выдохнув, Ренн отер лицо ладонями и сел, поджав под себя ноги. Когда наши взгляды встретились, я не выдержала, отвела глаза.
– Наверное, тебе стоит поблагодарить их. Потому что иначе ты бы ушла отсюда далеко не невинной, – заключил он таким тоном, что мне одновременно захотелось сгореть со стыда и расхохотаться.
Глава 30. Прощание
Рамона
Ночь укутала нас чернильным пледом. Мерно раскачивались тугие головки маков, трава щекотала кожу, вверху таинственно мерцали созвездия – сегодня особенно яркие, а подо мной, в самом сердце земли, раздавался гулкий раскатистый пульс. Поразительно, я чувствовала это даже здесь, а не в горах, как привыкла.
Мы пробыли на поле еще немного, а после засобирались. После заката похолодало: мать-природа уже взяла курс на осень. Степь погрузилась в сон, и было слышно, как шуршат полевки в густой траве.
Кобыла мирно щипала траву. Услышав наши шаги, покосилась на меня с подозрением.
– Теперь ты с чистой совестью можешь вытурить меня обратно в горы.
Реннейр посмотрел искоса, и выражение его лица было каким-то странным. Мне вдруг захотелось шутить и смеяться – сказывались напряженные нервы. И до боли не хотелось уходить. Если бы Ренн попросил остаться, если бы…
Я понимала, что этого не будет. Его воля куда крепче моей, а то, что он едва не сорвался… что ж, и такое бывает. Но внутри болезненно тянуло и скреблось чувство незавершенности и пустоты, хотелось вырвать сердце, чтобы прекратить это.
Сделаем вид, что просто прогуливаемся?
Вот же… чурбан бесчувственный! Ух, сжать бы кулаки и затопать ногами, как ребенок, требующий игрушку. Но Ренн – не игрушка и не моя собственность, я не могу потребовать у него любить меня.
Крепкие ладони сомкнулись на талии, злость вспыхнула и сгорела от этого прикосновения, а потом он поднялся на лошадь сам, прижавшись ко мне сзади. С каждым шагом я могла чувствовать его всего: движение мышц под кожей, дыхание у себя за спиной, трение одежды об одежду. Щеки горели, но я беззастенчиво откинулась назад, касаясь его плеча затылком и впитывая в себя это наслаждение. Больше всего на свете хотелось остановить время, но Каменные жрицы не обладали этим даром.
Иногда Ренн наклонялся и зарывался лицом в волосы, вдыхая их аромат, царапал щетиной нежную кожу шеи, а я едва сдерживала стон и кусала губы чуть ли не до крови, желая, чтобы он обласкал и их тоже. Прочитав эти порочные мысли, лестриец развернул мой подбородок к себе и медленно, чувственно, глубоко поцеловал. Да так, что я забыла о том, где нахожусь.
– Значит, вот как ты заботишься о моей невинности? – прошептала, когда мы оторвались друг от друга.
– Попробовав тебя раз, оторваться почти невозможно.
Показалось, что в голосе скользнули рассерженные нотки, только на кого он злился больше? На меня или все-таки на себя?
А дорога неумолимо вела нас в горы.
Мы проезжали мимо одиноких костров. Люди сидели полукругом, слушая напевы менестрелей. В музыке этой было что-то щемяще нежное, тоскливое, затрагивающее самые потаенные душевные струны. Один раз мы даже остановились и испробовали пряного ежевичного вина. Потом стояли, обнявшись, и слушали грустную песнь белобородого старца. Огонь плясал по морщинистому, но такому одухотворенному лицу, что этот сын равнины казался древним божеством, сошедшим с небес.
Мне нравилось делать вид, что я своя среди этих людей, да и никто не обращал внимания на мой странный наряд.
– Тебе хорошо? – спросил Ренн вполголоса, обнимая меня за талию и притягивая к себе. Жаркое дыхание опалило висок, рождая стайку мурашек.
– Очень. Спасибо тебе.
Мне и правда было хорошо. Казалось, сейчас оторвусь от земли и взлечу прямо к звездам. Вино было совсем легким, но голову наполнил приятный туман.
– И скажу еще раз, ты вовсе не Зверь.
Он лишь усмехнулся.
Нет, ну правда ведь! Может, Реннейр и беспощаден с врагами, но со мной проявлял чудеса деликатности. Про таких, как он, бастардов, у нас говорили только шепотом. Считали порченой кровью, полными врожденного порока и скверны. И это было в высшей степени несправедливо. Какая разница, кем и от кого человек родился? Главное то, кем он стал.
Наверное, я задремала, когда мы ехали на лошади. Откинулась ему на грудь и, пригревшись, провалилась в мягкое забытье. Я словно качалась в гамаке, лениво жмурясь от солнца, а свежее дыхание ветра холодило лицо.
– Мы на месте, – голос Ренна вырвал из сна, и я, проморгавшись, увидела темные громадины гор. Услышала нестройный гул голосов из-под земли – они радовались, встречая заплутавшее дитя. И дрожь ветвей, как будто кто-то со всей силы потряс дерево.
Переплетя наши пальцы, лестриец повел меня вперед, и мне до боли захотелось повернуть обратно.
– Мы ведь больше не увидимся?
Я уставилась на четко обрисованный профиль, белеющий в свете луны. Реннейр взял мое лицо в ладони и долго разглядывал, поглаживая большими пальцами скулы.
Подспудно я ожидала, что Ренн меня разубедит, но его взгляд… Он говорил громче любых слов, и от этого сердце истекало кровью, а воля ломалась и плавилась.
– Ты дочь гор, Рамона. А мне… – он поморщился, словно от боли. – …мне совсем нечего тебе дать.
Я хотела было возразить, что ничего и не прошу, что мне хватит одной любви, но вдруг вспомнила его слова. Воин готов умереть ради долга и чести господина, а любовь… Для таких, как Зверь-из-Ущелья, это лишь досадная помеха. Если я сейчас расплачусь и брошусь ему на грудь, он запомнит меня не как что-то неуловимое, недосягаемое, а как надоедливый репей. Девчонку, что путается под ногами и отвлекает от важной цели.
Какой бы легкомысленной и эгоистичной я ни была, я тоже не смогу прямо сейчас все бросить, сбежать и поселиться где-то близ Лестры. Не смогу повесить на Ренна ответственность за свою жизнь. Но как же это больно, больно, больно! Только познав невесомое хрупкое чувство, успев свыкнуться с ним, добровольно от него отказаться. И все же надежда на что-то непонятное еще билась в груди.
Печальные мысли прервал шорох чужих шагов. Ренн плотнее прижал меня к себе, и мы застыли в тени старой лещины. Мужские ладони обжигали, казалось, рубашка в этих местах пылает.
Тревога заставила оглянуться. Я сощурилась и разглядела сквозь листву фигуру человека – он торопился к горам. Незнакомец кутался в плащ с капюшоном, но
