то только в первые месяц-два обучения. Вы что, писали отчёт с похмелья?
– Простите, профессор, – бормотал юноша. – Мне очень жаль.
– Разумеется, вам жаль! Но не так, как мне! Вот что, Георг: или вы берётесь за ум, или я отказываюсь от вас, ищите себе другого куратора. Даю вам три дня на то, чтобы переписать работу и сдать её в достойном виде. Меня не волнует, чем вы занимаетесь в свободное время и какой образ жизни ведёте, но в этих стенах, – профессор демонстративно обвёл рукой пространство вестибюля, – извольте соответствовать тем высоким требованиям, которые мы предъявляем к нашим студентам.
– Да, профессор, – парень склонил голову и смотрел теперь в пол.
– Три дня, слышите? – мужчина, не дожидаясь ответа, резко развернулся и пошёл вверх по лестнице. Юноша постоял ещё немного, словно раздумывая, подниматься ли следом, но потом повернулся и зашагал к дверям.
– Это он, – тихо сказал Кэтти.
Глава 24. Кровь, погоня и блеф
Первый фургон, с потёртой и выгоревшей от солнца и дождей рекламой «Лучшего в мире мыла «Сопо», появился в Лайонгейт часам к десяти утра, расположившись на соседней с пабом «Краб и солнце» улочке. Второй, с изрядно облупившимися золотыми буквами «Хобс и сыновья. Строительные подряды», в то же время занял позицию рядом с проездом во двор, куда выходил чёрный ход паба. Третий, потрёпанный закрытый катафалк с логотипом «Похоронного бюро Мобри», прибыл последним, и под равнодушными взглядами редких в это время зевак остановился, не доехав пару домов до «Краба и солнца».
Обыватели ещё продолжали гадать, кто именно из соседей помер, когда обстановка переменилась, будто по щелчку пальцев. Первый фургон, вылетев из-за поворота, рванул к пабу. Из катафалка уже выпрыгивали люди, одетые во всё чёрное, в закрытых масках со встроенными чёрными стёклами очков. Команда второго фургона, снаряжённая небольшим тараном, сорвала с петель загораживавшую проезд решётку, и блокировала двор паба.
Кучер первого фургона, с закрытым шарфом лицом и в тонированных очках-гогглах, осадил коней прямо у входа в «Краб и солнце». Команда из катафалка уже перекрыла дорогу с обоих концов, разогнав зрителей. Впрочем, на улице к этому моменту оставались немногие: в Лайонгейт каждый второй хотя бы однажды имел проблемы с законом, а каждый третий отлично знал униформу «летучей бригады», и поспешил убраться восвояси.
Из первого фургона вылезли ещё несколько фигур в чёрном и четверо в штатском, с закрытыми шарфами лицами и в низко надвинутых головных уборах. Бойцы специального подразделения, не дожидаясь приказаний, вошли в паб, и через несколько секунд все его посетители уже лежали у дальней стены лицом в пол и ногами к выходу. Только бармен за стойкой продолжал с равнодушным видом протирать грязной тряпкой пивную кружку, на которой даже при скудном освещении были прекрасно видны многочисленные отпечатки жирных пальцев.
Штатские сняли свою маскировку. Бармен отставил кружку, оперся ладонями на исцарапанную и исписанную столешницу, и с ленивой презрительностью поочерёдно окинул всех четверых взглядом.
– Ну как, помогло лекарство? – поинтересовался он у Шандора.
– Лучше не бывает, – усмехнулся тот.
– Принесли?
– Принесли, – ответил Ла-Киш, кладя перед толстяком бланк с выпиской. Тот мельком взглянул на бумагу и поинтересовался:
– Что это?
– Не грамотный, что ли? – оскалил клыки Вути.
Бармен хмыкнул, взял лист, прочёл его и снова положил на столешницу.
– Хорошая сказка. Неужто сами флики ваяли?
Ла-Киш спокойно поднял свою трость, как игрок в бильярд поднимает свой кий, и одним точным движением запустил отставленную барменом кружку через всю стойку. Пролетев по столешнице, кружка упала на пол и разбилась. Толстяк проводил её взглядом и внимательнее всмотрелся в сюретера.
– С чего мне знать, что это правда? – после нескольких секунд молчания спросил бармен.
– С того, что это правда, – откликнулся Ла-Киш. – Джим, которого ваш «Бык» Джонс ни в какой тюрьме никогда в глаза не видел, давным-давно покоится на дне морском. А бедолага, погибший недавно на стройке, всего лишь однофамилец, у которого оказались те же инициалы, – версию с однофамильцем четвёрка придумала ещё в переулке Старой Собаки, перед тем, как отправиться в Лайонгейт. Все они прекрасно понимали, что Фушара такой выдумкой не обманешь, но не считали нужным сообщать «кирпичникам» лишнюю информацию. В любом случае, как резонно заметил Равири, сведения об ошибке дойдут до нанимателя – или его представителя – а именно это и требовалось.
– Зря вы сюда пришли, – лениво произнёс бармен. – Могли бы просто позвонить.
– Ты передашь вашему нанимателю эту бумагу и вы немедленно вернёте девушку. У вас есть один час.
– А иначе? – ощерился толстяк.
– Знаешь каторжную тюрьму на острове Ро?
– И каким же образом ты меня туда упечёшь? – взгляд бармена стал ещё презрительнее.
– Тебя? На кой ты мне там сдался. Но в тамошних каменоломнях трудится много уважаемых в вашем кругу людей. И не только из «кирпичников». Если через час девушка, живая и здоровая, не будет дома, а эта бумага не будет в руках вашего нанимателя – на острове Ро произойдёт тюремный бунт. При подавлении которого десятка три голов окажутся простреленными. Перечислить поимённо?
– Ну и?
– А потом я позабочусь о том, чтобы каждый из ваших, до самого последнего босяка в этом городе, узнал, что трупы на Ро – результат неправильного поведения «кирпичников». Кстати, там ведь сидят и дракониды, и муримуры. Я человек без расовых предрассудков, так что им тоже достанется. Даже интересно, какая из шаек доберётся до вас первой.
– Ты этого не сделаешь, – усмешка толстяка всё ещё была презрительной, но в маленьких глазках мелькнула неуверенность.
– В самом деле? – Ла-Киш улыбнулся, затем вдруг взмахнул тростью и с хрустом опустил набалдашник на пальцы правой руки, опиравшейся о столешницу. Бармен взвыл и отпрянул назад, поддерживая сломанные пальцы левой рукой.
– Сука! Флик паршивый!
Набалдашник трости вроде бы совсем легонько коснулся носа толстяка, но переносицу тут же пересекла багровая полоса, из которой, заливая лицо бармена, побежали струйки крови. Ла-Киш взял тряпку, которой толстяк протирал кружку, стёр с трости капли крови и снова спокойно посмотрел на бармена. На лице того уже не было прежней снисходительной ухмылки.
– Один час, красавец. Потом пеняйте на себя.
Бойцы «летучей бригады» натягивали на головы задержанных чёрные холщовые мешки и, защёлкнув у них
